Она с секунду смотрит на меня озадаченным неподвижным взглядом, как у насекомого.
– Полагаю, надо примерить, – говорю я, вспоминаю свою шутку про голую гостью, которую отпустила всего лишь минуту назад.
Она – фейри, поэтому даже не собирается уходить. Я отворачиваюсь, надеясь, что этого будет достаточно и она не заметит повязки на ноге, пока я раздеваюсь. Потом надеваю через голову платье, и серебро скользит по моим бедрам. Оно великолепно, так и сверкает, но, как я и подозревала, сильно открывает грудь. Даже очень сильно.
Ориана удовлетворенно кивает.
– Я пришлю кого-нибудь заняться твоей прической.
Немного времени спустя гибкая девушка-пикси заплетает мне волосы в бараньи рога и обматывает кончики серебристыми лентами. Потом покрывает мне губы и веки серебряной краской.
Нарядившись, спускаюсь по лестнице, чтобы присоединиться ко всей семье в гостиной Орианы, словно последних нескольких месяцев и не бывало.
Ориана одета в бледно-фиолетовое платье с воротником из свежих лепестков, поднимающимся до напудренного подбородка. Виви и Хизер в одежде смертных: Виви в развевающемся платьице, покрытом изображениями глаз, Хизер в коротком розовом платье с серебристыми блестками. Волосы у Хизер схвачены на затылке сверкающими розовыми заколками. Мадок в тунике насыщенного сливового цвета, Оук в таком же, только детского размера, наряде.
– Привет, – говорит Хизер. – Мы обе в серебре.
Тарин еще нет. Рассаживаемся в гостиной, пьем чай и едим жареные хлебцы.
– Ты действительно думаешь, что она собирается пройти через все это? – спрашивает Виви.
Хизер возмущенно смотрит на подружку и шлепает ее по ноге.
Мадок вздыхает.
– Говорят, что мы учимся больше на ошибках, – говорит он, пристально глядя на меня.
Потом, наконец, спускается Тарин. Ее выкупали в сиреневой росе и одели в платье из невероятно тонких слоев газа, наложенных один на другой, поместив между ними листья растений и цветы; создается впечатление, что эта прекрасная плывущая фигура является одновременно и живым букетом.
Волосы ее уложены в корону, унизанную зелеными цветами.
Она прекрасна, до боли человечна и в этом белом наряде больше похожа на жертву, чем на невесту. Тарин всем улыбается, застенчиво и ослепительно. Моя сестра счастлива.
Мы все встаем и говорим ей, какая она красивая. Мадок берет ее руки, целует, смотрит с гордостью, как любой отец. Хотя считает, что она совершает ошибку.
Садимся в карету; с нами маленький хоб, двойник Оука, с которым он сразу меняется верхней одеждой, а потом озабоченно сидит в углу.
На пути к поместью Локка Тарин наклоняется ко мне и берет за руку.
– Когда выйду замуж, все будет по-другому.
– Кое-что изменится, – говорю я, не вполне понимая, о чем она.
– Папа обещал держать его в узде, – шепчет она.
Вспоминаю, как Тарин просила меня освободить Локка от должности Магистра Увеселений. Обуздание порочных наклонностей Локка займет Мадока, что для меня вовсе неплохо.
– Ты счастлива за меня? – спрашивает сестра. – Правда?
Тарин мне ближе всех на свете. Она знает перепады и подводные течения моих чувств, мои заботы – большие и маленькие – на протяжении почти всей моей жизни. Глупо было бы, если бы между нами что-нибудь встало.
– Я хочу, чтобы ты была счастлива, – отвечаю я. – Сегодня и всегда.
Она нервно улыбается и сжимает мои пальцы.
Я все еще держу ее за руку, когда в поле зрения появляется лабиринт зеленых насаждений. Вижу трех девушек-пикси в прозрачных одеждах, летящих над листвой и пересмеивающихся, а внизу под ними в поместье движется народ. Магистр Увеселений, Локк организовал собственную свадьбу с размахом, соответствующим его должности.
Глава 21
Первая ловушка не срабатывает. Хоб, играющий роль подсадной утки, выходит из кареты со всей семьей, а я с Оуком ныряю на пол. Сначала, когда мы хоронимся в пространстве меж мягких сидений, он ухмыляется, но секунду спустя улыбка исчезает, сменяясь озабоченностью.
Беру его за руку и стискиваю:
– Готов лезть через окно?
Он снова оживляется:
– Из кареты?
– Да, – киваю я и жду, когда карета объедет здание. Потом слышу стук. Выглядываю. Вижу Бомбу. Она подмигивает, протягивает мне руки из здания, я поднимаю Оука и передаю ей через окно кареты копытцами вперед.
Потом неуклюже выбираюсь сама. Платье нелепо задирается, нога еще не гнется, болит, и я падаю на каменный пол в доме Локка.
– Ничего? – спрашиваю я, глядя вверх на Бомбу.
Она качает головой и протягивает мне руку:
– Это было самое смелое предположение. Я ставлю на лабиринт.
Оук супится, и я трогаю его за плечи.
– Если не хочешь, можешь этого и не делать, – говорю я ему, хотя не представляю, что будет, если он скажет «нет».
– Я в порядке, – возражает он, не глядя мне в глаза. – Где моя мама?
– Идем искать ее, хворостинка, – говорит Бомба и, положив руку на его худенькие плечи, уводит. В дверях она оборачивается, запускает руку в карман. – Ты, кажется, поранилась. Хорошо, что я умею готовить не только взрывчатку.
С этими словами она что-то бросает мне. Ловлю сама не знаю что, потом рассматриваю. Горшочек с мазью. Поднимаю глаза, чтобы поблагодарить, но Бомба уже ушла.