Злой мальчик

Мы всякий раз представляем, что документу BFI противостоит «свободное искусство». Но проблема в том, что никто не может вспомнить и назвать место, где такое искусство есть. Может быть, это сербский Дрвенград Эмира Кустурицы?

Так вот, мои маленькие любители свободы, BFI противостоит не свобода художника, а заседание Путина во ВГИКе.

Любая идея доводит себя до абсурда и «дракона», который охраняет ее устав. Документ BFI фиксирует то, что они хотят охранять. От нас в том числе. Не нравится их работа – не смотрите. Я не устану напоминать, что вы всегда можете включить телек и смотреть достижения художников России – про смешные отношения мужа и жены, их дочь-хулиганку и соседку-проститутку. Смотрите эту хуйню хоть сто лет, кто вам мешает. И главное, не сомневайтесь, что на российских студиях есть «список приоритетных тем» Министерства культуры, а также выработанный и рекомендованный набор персонажей. Женщина в разводе, женщина в истерике, женщина в огне.

А они пусть делают свое неправильное кино.

Завещание российским операторам

Казалось бы, мир в огне, пора писать завещание, и ровно поэтому у меня просьба к тем, кто выживет. Передайте ее российским операторам. Скажите, что был такой Валерий Печейкин, который перед смертью очень просил вас – в фильмах будущего, пожалуйста, никогда, слышите, никогда не используйте квадрокоптеры. Они, понимаете, как обезболивающее. На них должно быть написано: «Вертикальный взлет на квадрокоптере лечит симптомы, но не причину болезни». Болезнь – это ебучее провинциальное российское кино. Ebuchis provincialis, так на латыни. Когда через пять лет какие-нибудь кинематографисты соберутся, чтобы сделать игровуху про коронавирус, я уже знаю, я уже вижу, там есть такая сцена: идет хуй знает какой персонаж, которого мы не видели до, не видели после, падает и умирает, не дотянувшись до аппарата ИВЛ. Камера показывает его сверху и… в-з-л-е-т-а-е-т. Взлета-а-а-а-а-ет. Вот так, сука, не надо! Не надо так, умоляю!

Да, хочется красоты, да, хочется быть крутыми, а не грустными русскими. Мне самому хочется. Но все это гомеопатия, понимаете. Кино-плацебо. Так нельзя. Каждый раз, когда в России оператор снимает такое, в раю облака скрывают солнце над двумя французами – Луи и Огюстом Люмьер.

Я увидел ровно такую сцену в новом российском сериале, который вы смотрите дома, как герой «Заводного апельсина», которому не дают закрыть глаза – потому что надо хвалить друзей и надеяться, что после эпидемии они подкинут вам работы. Я все понимаю, всем нужны деньги… Давайте так: лучше упадите в начале серии с неба в комнату героя. Но не взлетайте, умоляю, над погибшими. Я уже молчу, что нельзя включать грустную музыку в этот момент… Но это уже другой разговор, мы продолжим его на небесах.

Женщина из Воронежа

У российских киноредакторов есть один прием. Его нужно объявить запрещенным. Но он, сука, действует. Как удар по яйцам. Как – хуяк.

Вас спрашивают: «Валерий, а чем ваша история может быть интересна женщине из Воронежа?» И ты такой: «Ну… Это история о, кхм, жизни и… смерти. И… о том, что все мы пытаемся понять, куда несется этот холодный камень под названием Земля. А также о гетеросексуальном флирте. Вот». Редактор улыбается, ковыряя ноготок, и спрашивает: «И на ваш взгляд, это интересно простой женщине из Воронежа?»

И это конец. Все.

Потому что дальше нужно как-то разрешить аристотелевский силлогизм. Ты знаешь женщину из Воронежа? Нет. А редактор знает? Да. У редактора есть какая-то таинственная связь с этой женщиной. В каждый момент времени он может с ней связаться, а ты – нет.

И вот эта женщина из Воронежа держит в кладовке Тарковского. Она как Мизери у Стивена Кинга: связала, приковала, кормит. И убьет, если нужно. Я не знаю, как ее зовут, эту женщину, но я вижу ее огромные глаза. Они, как два шара со снегом, который падает на маленький Воронеж… Там всегда хмурое небо. Там нет солнца. Поэтому женщина хочет чего-то светлого и легкого.

Эта женщина определяет российское кино гораздо больше, чем минкульт, Любимова-Мединский-Михалков, чем мы с вами. У нее под кухонным столом, где она целый день крутит пельмени, стоит пипл-метр. И она жмякает по нему рваным тапком: нравится, не нравится. Мы ей не нравимся. Потому что в истории должен быть свет, как в пельмене – мясцо.

«Офицер и шпион»

В конце «Офицера и шпиона» Полански есть великая сцена. В ней Жорж Пикар делает предложение своей любовнице Полине Монье. Они стоят посреди аллеи, обернувшись друг к другу. Послушайте их диалог:

– Ты выйдешь за меня?

– Нет.

– Серьезно. Отказываешь?

– Ты не из тех, кто женится, Жорж. И, как оказалось, я тоже. Не будем ничего менять.

Она отворачивается, идет по аллее дальше и говорит:

– Регистрируйся с промокодом двадцать пять виннер. Получи эксклюзивный бонус от надежного букмекера бетвиннер.

После этого Жорж берет Полину под руку, и они идут дальше. Вероятно, получать бонус.

Великая сцена.

«Джокер»