Злой пес

А на любителей заночевать в мертвых домах почему-то частенько устраивали охоту. Кто? Да… кто только не устраивал. Само собой, чаще всего мутанты. Типа мутанты… или даже не совсем мутанты. Во всяком случае Хаунд, встречавший, натюрлих, пару таких бедняг, никогда не видел, чтобы они вскрывали горло наточенным клинком. Или разбивали голову дубиной.

Если, конечно, то не мутанты на двух ногах и с остатками разума. Например… например, жители той же Пятнашки, нанятые за половину свиной туши и несколько канистр чистой воды, добываемой ТТУ из найденного и разработанного артезианского источника прямо в одном из отнорков бункера.

Веселое место этот «Последний приют», ничего не скажешь. Столы из перевернутых катушек или сбитые из паллет для грузов. Разномастные стулья с табуретами. Барная, йа, настоящая барная стойка, с зеркальной стенкой, забранной сеткой. Открытая кухня в углу с двумя большими дровяными плитами и большой решеткой для жарки. Пианино в углу и наяривающий на нем мужик в шляпе. Говорили, Карно любил в детстве какой-то фильм про чудака, приехавшего в ковбойский городок и начавшего там всех исправлять. Натюрлих, с помощью кинематографа. Говорят, там такое же пианино было. Сам Хаунд ничего такого в детстве не видел, и, тем более, самого детства не помнил. Но верил, потому как разухабистые мотивчики, звучащие в зале, слышал неоднократно.

В общем, йа, самое нормальное место для брутального подонка вроде него. И дебила-рейдера, забравшего его… женщину. Ну, что ж… рихтиг, будем искать.

Глава четырнадцатая. Настоящие никогда не бывают бывшими

– Здорово, Хаунд.

На зверя всегда придет ловец. Во всяком случае, Карно выглядел именно охотником, решившим самолично пообщаться с гостем. Логично, ведь не так давно Хаунд сиживал здесь же с Девил, рассматривая чудо-боевой агрегат хозяина ТТУ.

– Гутен таг.

Карно, при своем небольшом росте и немалом возрасте, опасным казался даже незнакомому человеку. Бывших борцов не бывает, даже если те обросли жиром. А этот человек, боровшийся когда-то в легком весе, жиром обрасти не мог по определению. Сухой, подвижный, коротко стриженный, с ломаными ушами и острым носом, он будто заглядывал сразу прямо в душу.

– По делу или так, развеяться?

– Поесть.

– Пожрать?

– Поесть. Жрут свиньи… фрессен. Люди едят, эссен.

– Век живи, как говорится, век учись… Ничего не заказываешь?

– Принюхиваюсь.

Карно усмехнулся своей острой и зло-веселой улыбкой.

– Понял… То есть ты, Хаунд, гулял где-то неподалеку и решил зайти перекусить?

– Ходил, искал кое-чего, подумал, чего не заглянуть к старому знакомому?

– И не говори, не подумал сразу.

– Как сам?

Карно, оглянувшись вокруг, дернул ртом.

– Просто прекрасно, если разбираться. Стабильность сейчас, как говорится, штука бесценная, а у меня ее, стабильности, как говорится, вагон и тележка… много тележек. Знаешь ли, Хаунд, я ею дорожу.

Гость кивнул. «Сложно не согласиться, йа… Один пианист чего стоит. Пианистка?»

– Вер ист дас?

– Чего?

– Кто это, говорю, за музыкальным гробом?

– А… Куколка…

И Карно произнес это так невозмутимо и скучно, что сразу стало ясно – Куколка тут не просто так.

– А куда делся, ну… этот, с мордой узкой…

– Хорек?

– Йа, Хорек.

– Да, понимаешь, дружище, какое дело… крысой, как говорится, оказался наш Хорек. Исподтишка гадил мне прямо в утреннюю кашу.

– Какую кашу, камрад, у тебя тут крупы не водится, сожрали давно.

– Это, дружище Хаунд, образное устойчивое выражение.

Хаунд даже удивился, выслушав этакий речевой оборот от него-то, никогда не любившего пользоваться лексиконом, непонятным своей банде.

– Репетитора нанял?

– Чего? А, нет…

– Хрен с ним, с оборотом… Говоришь, нагадил Хорек тебе прямо в свежую яишню с беконом?

– Вот-вот, дружище, как говорится, в точку. В яблочко, я б сказал. Начал приторговывать там-сям услышанным. Нос свой совал повсюду. Сядет, представляешь, к моим бродягам, нальет им, как говорится, чего подушевнее…

– Откуда у такого хмыря чего душевнее?

– Это отдельный вопрос, Хаунд… Ты не против, что сижу тут, время твое отнимаю?

– С умным человеком чего бы не поговорить?

– Приятно, как говорится… Хорек, дружище, попалился-то как раз на джине синего цвета, представляешь? Хрен бы там с чем-то желтым, прозрачным… этого добра, как говорится, как грязи, на чем только не ставят и не гонят. А он, представь, решил окучить зашедшую к нам лярву откуда-то с Города. Вот, кстати, что за времена, как говорится, пошли, скажи мне, Хаунд? Шляются все куда попало, нет на них старых-добрых мозгокрутов с желейками.

– Желейки?

– А, все забываю про твою, э-э-э, память, как говорится. Такие, знаешь, мерзкие полупрозрачные сопли. Заползали куда повыше, растекались и ждали. А потом идешь, бывалоча, глянь-ка… стоит бродяга, который превратился в, как говорится, статую. Стоит весь как засахаренный, переливается со всех сторон. Парализовывали они, что ли, не знаю… питались долго одним человеком, потом сваливали.

– И ничего с такими не делали?

Карно вздохнул.