Злой пес

Хаунд втопил газ, плюнув на осторожность. Братья ветра любили эндуро, ища по всей Самаре и собирая из трех один мотоцикл, готовый скакать козлом где угодно. Сейчас первый, все же нагнав «гончую», несся прямо по тротуару, пролетев невысокий кирпичный Гандурас, когда-то кормивший менее состоятельных, чем хозяева мертвых машин, студентов.

«Фейт» неслась резво, с высоты новой рамы, поставленной Черными воронами, плюя на неровности асфальта, распираемого попершей из земли зеленью. Эндуро, рыча движком, не отставал, срезая по прямой, стараясь выйти на «гончую» до Блюхера, аппендиксом уходившей направо.

А, йа, вон чего…

Хаунд, снеся крохотный «матиз», газанул, чуть мотнул машину из стороны в сторону, давая этому двухколесному поверить в свою силу. Пусть ближе подберется, обормот.

«Гончая» и эндуро почти поравнялись, серая полоска Блюхера замаячила впереди, мотоцикл сильно поднажал, стараясь успеть. Что там? Точно, «гребенка».

Металлическая трубка с наваренными на нее шипами, торчащими во все стороны, раскручиваемая байкером на короткой цепи, – готовится швырять под колесо и уходить в сторону. Ну, натюрлих, давай…

Брат ветра поздно понял ошибку, заметив в темноте за щелью-амбразурой не профиль красноволосой Вороны, а совершенно чудовищный ствол «галана». Заметил, да ничего не успел сделать.

Дах!

Эндуро, в последний момент подстегнутый седоком, рванул вперед.

Мотоцикл, ревя, встал на дыбы, подпрыгнул на бордюре. Полетел, сбрасывая ездока, обмякнувшего после потери половины грудной клетки. Пронесся прямо над «гончей», задел задним колесом, кувыркнулся, закрутившись, и грохнулся на асфальт. Но Хаунд, перед этим отпустив руль, открыл дверку и, почти вися над землей, выстрелил еще раз.

В бензобак эндуро.

Красно-рыже-черный цветок распустился с грохотом, засвистев разлетающимся металлом. Братья, несущиеся по дороге, горохом брызнули, кто успел, в стороны, перелетая прямо на разросшиеся кусты газонов и гостеприимно темнеющую голую землю.

Один, самый торопливый, йа, успел нырнуть прямо в ревущее и жрущее кислород пламя. Вылетел оттуда весь в полыхающих потеках, разбегающихся по куртке и шлему.

Кто-то встал, кто-то ревел движком по бокам, пока Хаунд, втопивший газ, уже выворачивал руль на кольцо, радуясь, натюрлих, гению, поставившему усилитель руля. Пока план срабатывал.

«Гончая», воя от натуги, вошла в поворот, скрипя креплениями тележки с бочками. Лишь бы не вылетели, йа… придется останавливаться и поднимать.

Выбраться через люк, перетащив туда пулемет, Хаунду не дали. Звонко застучала дробь из коротких обрезов. Братья, приваривающие на них приклады-петли, опускающиеся на предплечье, палили прямо на ходу, не останавливаясь. Машине-то было все равно, а вот ее колесам… колесам – нет…

Мутант, зарычав, бросил «гончую» дальше, вниз по Антонова-Овсеенко, торопясь успеть до Вольской, где хотел оторваться по прямой. Спускаться ниже, к Свободе, с ее убитой еще до войны дорогой, или к станции Победа, где могли шарахнуть с наружных постов, не стоило. Проще отрываться, йа.

Мимо высоких флагштоков автосалона, мимо светло-коричневого здания с сохранившейся надписью о веломастерской какого-то Петровича, мимо техникума, мимо остатков заправки Роснефти, желтых торцов «хрущевок» – к трамвайным линиям впереди…

Сзади, собравшись в стаю, рокотали движки Братьев. Волчья двухколесная стая шла по следу, желая расквитаться и забрать свое. Хаунд, оскалившись, вывернул влево, влетел в дырку между застывшим оплавленным трамваем и самосвалом, скрежетнул левым бортом по бамперу последнего, вырвался на Вольскую.

Кран, кран… точно.

Чтобы заставить «Фейт» не ехать, а нестись, нужно было переключить подачу топлива. Кран, вот он, справа под рукой, сразу за узлом, объединяющим патрубки от баков. Шайссе, долбаная тележка, если бы не она…

Эндуро, воя от злости, мелькали метрах в двадцати, чернели рваными хищными тенями. Попарно, повинуясь кивку шлема с высоким жестяным гребнем, разошлись по флангам. Справа – заняли пешеходку, скатившись к ней у бывшего военкомата Советского района. Слева – рывком перемахнув бордюр, взвыли на длинном газоне, разделяющем улицу пополам.

Ну, йа, это нормально…

Хаунд повернул кран, остановив красную половину рычага на красной стрелке. И…

«Гончая», взревев, скакнула дикой козой, когда-то красовавшейся на гербе Самары. Даже басовитые порыкивания мотоциклов пропали, перебитые к чертовой матери новым звуком двигателя, йа…

Двадцать четвертая, рванув вперед, почти вбила Хаунда в кресло. Тот завыл, восхищенно глядя на замельтешившие по бокам дома – серые, грязно-салатовые, бело-кирпичные…

…Только лететь недолго, чтобы двигатель не спалить к чертям…

Данке, данке. Кулибин! Хаунд, перестав скалиться, приближался к перекрестку с Ново-Вокзальной.

«Гончая», повинуясь своему новому хозяину, сделала все так, как требовалось.

На перекресток машина выскочила резко, но Хаунд справился. Сбросил газ, рванув ручник, крутанул руль, разворачивая «Фейт» и опрокидываясь на пассажирское сиденье. Больно клацнули зубы, но он успел сделать все, да еще и взвел ПК, вжимая приклад в плечо.