– Она права. – Он усмехнулся, обвел взглядом блюдо, которое приготовила Пия, и поднял брови. – Спагетти с шалфеем?
– Я так это люблю! – воскликнула Лилли. – Я могла бы умереть за спагетти с шалфеем! Дедушка купил еще отбивные из ягненка.
– Пойдем на компромисс! – улыбнулась Пия. – Отбивные из ягненка и спагетти хорошо сочетаются. Но перед этим будут еще маринованные цукини и баклажаны.
– Но еще раньше будет ванна, – добавил Кристоф.
Лилли критически наклонила голову.
– О’кей, – сказала она, чуть подумав. – Но только если Пия пойдет вместе со мной.
– Договорились. – Пия отогнала от себя все мысли о работе. Утром она их опять соберет.
– Привет, мама.
Майке остановилась у изножья кровати и в слабом свете, который рассеивала лампочка для чтения на осветительной рейке над кроватью, заставила себя посмотреть на обезображенное лицо своей матери. Отеки немного спали, но гематомы выглядели еще ужаснее, чем утром.
По крайней мере, Ханну перевели сегодня из реанимации в обычную палату, и перед дверью теперь сидел полицейский в униформе, как распорядился комиссар Боденштайн.
– Привет, Майке, – пробормотала Ханна. – Возьми стул и сядь поближе.
Майке послушно взяла стул и села. Она скверно себя чувствовала. Весь день ее преследовал упрек той дамы-полицейского, что она виновна в смерти Леонии Вергес, так как утаила эту идиотскую записку.
Этому нет ни извинения, ни оправдания, даже несмотря на то, что она пыталась уговорить себя, что сделала это, чтобы не навредить расследованиям Ханны. В действительности ей это было просто безразлично.
Ханна протянула руку и вздохнула, когда Майке, помедлив, коснулась ее.
– Что случилось? – спросила Ханна тихо.
Майке боролась с собой. Сегодня утром она ничего не сказала о смерти Леонии Вергес и сейчас не хотела ей об этом сообщать. Все вокруг нее, казалось, рушилось, растворялось. Человек, которого она знала, с которым разговаривала, был мертв. Леония мучительно умирала, в то время как она думала только о себе, а не о возможных последствиях для других. Всю свою жизнь она чувствовала себя жертвой, с которой несправедливо обошлись, которую не любили. Она хотела добиться расположения других: в знак протеста то ела все подряд, то худела до истощения, была злобной, несправедливой и язвительной, все в отчаянной тоске по любви и вниманию. Часто она обвиняла мать в эгоизме, но в действительности эгоисткой была она сама, потому что всегда только требовала и никогда не отдавала. Нет, она не была достойной любви девочкой и не без причины никогда не имела лучшей подруги или, тем более, друга. Тот, кто не любит себя сам, не может также рассчитывать на любовь других. Единственным человеком на свете, который всегда принимал ее такой, какая она есть, была ее мать, которую она превратила в символ врага, потому что втайне ей завидовала. Ханна была всем тем, кем она сама мечтала стать, но никогда бы не стала: самоуверенной, красивой, окруженной мужчинами.
– Для тебя это тоже нелегко, я знаю, – пробормотала Ханна невнятно и чуть сжала руку Майке. – Хорошо, что ты пришла.
На глазах Майке появились слезы. Больше всего ей хотелось положить голову на колени Ханны и поплакать, потому что ей было очень стыдно за свою низость и подлость. Она вспомнила все те гадости, которые она говорила и делала своей матери, и желала только, чтобы ей хватило, по меньшей мере, мужества для искренности и покаяния.
«Я поцарапала твой автомобиль и проткнула шины, мама, – думала она. – Я рылась в твоем компьютере и не передала в полицию записку, которую написал тебе Килиан Ротемунд, только потому, что хотела вызвать интерес у Вольфганга. Возможно, поэтому умерла Леония Вергес. Я завистлива, зла и омерзительна, и я не заслужила твоего терпения и прощения».
Обо всем этом она размышляла, но не произносила вслух.
– Ты можешь купить мне новый айфон? У меня есть еще одна TWIN-карта в письменном столе в офисе, – прошептала Ханна. – Может быть, ты сможешь ее синхронизировать? Мои данные доступа для MobileMe есть на записке под настольной подложкой.
– Да, конечно. Я сделаю это прямо завтра утром, – выдавила Майке.
– Спасибо. – Ханна закрыла глаза.
Майке еще долго сидела у постели своей спящей матери и смотрела на нее. Но только выйдя из больницы и сев в машину, она вспомнила, что ни разу не спросила ее о самочувствии.
Среда, 30 июня 2010