Злой волк

Вчера вечером она написала ему еще одно эсэмэс-сообщение, в котором просила его не приходить в больницу. Ей не хотелось, чтобы любой мужчина, не являющийся врачом, видел ее в таком состоянии. Она могла себе представить, как она выглядела. Она ощупывала руками свое лицо, обнаруживая отеки и швы на лбу, на левой брови и на подбородке. Были ли косметологи достаточно искусны, чтобы из этого катастрофического поля битвы воссоздать лицо, подходящее для демонстрации по телевидению?

В последний раз она смотрела на себя в зеркало у себя в гримерной на студии. Тогда ее лицо было еще безукоризненным и красивым, за исключением пары морщинок. Сейчас она не хотела себя видеть, потому что знала, что не смогла бы вынести это зрелище. Ей было достаточно ужаса, который она читала в глазах своих посетителей.

– Присядь на минуту, – предложила она Вольфгангу.

Он придвинул стул к ее кровати и неловко взял ее за руку. Множество трубок, которые входили и выходили из ее тела, привели его в замешательство. Ханна видела, что он пытается избегать прямого взгляда.

– Как ты себя чувствуешь?

– Сказать «хорошо» было бы ложью, – прохрипела она.

Их разговор был принужденным, и постоянно возникали паузы. Вольфганг выглядел бледным и невыспавшимся и, казалось, нервничал. Под его глазами лежали фиолетовые тени, каких она еще никогда у него не видела. В какой-то момент все темы были исчерпаны, и он замолчал. Ханна тоже ничего не говорила. Что она могла ему рассказать? Как ужасно иметь искусственный задний проход? Как боится она на всю оставшуюся жизнь остаться обезображенной и психически травмированной? Раньше она бы ему доверилась, но теперь все было как-то иначе. Сейчас ей хотелось, чтобы другой человек сидел рядом с ней и держал ее руку.

– Ах, Ханна, – сказал Вольфганг и вздохнул. – Мне так жаль, что тебе пришлось все это пережить. Я бы очень хотел что-то сделать для тебя. Ты хотя бы предполагаешь, кто мог такое сотворить?

Ханна проглотила слюну, борясь с нарастающим ужасом, воспоминанием о смертельном страхе, боли и кошмаре.

– Нет, – прошептала она. – Ты знал, что Леония Вергес, мой психотерапевт, убита?

– Майке мне сказала, – кивнул он. – Все это так жутко.

– Я этого не понимаю. Полиция по моему случаю подозревает двоих мужчин. – Ханне было тяжело говорить. – Но оба совершенно точно не имеют к этому никакого отношения. Зачем им нужно было это делать? Я работала вместе с ними. Я скорее поверю, что это связано с делом, над которым я работала…

Внезапно ее озарило подозрение. Невероятное подозрение.

– Ты ни с кем об этом не говорил, Вольфганг?

Она попыталась приподняться, но ей это не удалось, и она бессильно откинулась назад.

Вольфганг замялся и на мгновение отвел взгляд в сторону.

– Нет. То есть только с моим отцом, – признался он смущенно. – Он ужасно был разгневан, мы с ним из-за этого здорово поругались. «Это немедленно отразится не только на рейтинге передачи», – сказал он. Именно он! – Вольфганг рассмеялся, но это был вымученный смех. – Он не хотел, чтобы его каналы занимались бездоказательной клеветой. Эти имена – именно они его возмутили больше всего. Он до умопомрачения боится иска или скверного пиара. Мне… мне действительно очень жаль, Ханна. Очень.

– Ладно. – Ханна устало кивнула.

Она знала отца Вольфганга уже тридцать лет и могла живо представить себе его реакцию. Так же хорошо она знала и Вольфганга. Она могла бы догадаться, что он расскажет о ее намерениях своему авторитарному отцу. Он испытывал прямо-таки благоговение перед ним и находился в полной зависимости от него. Вольфганг все еще жил на вилле своих родителей и свой пост директора программы занимал только из милости отца. И хотя он хорошо и добросовестно выполнял свою работу, ему не хватало мужества и пробивной способности. Всю свою жизнь он был лишь сыном крупного медиамагната Хартмута Матерна, а она в их дружбе – более успешной, умной и сильной. Ханна знала, что его это не раздражало, но не представляла себе, как он может мириться с тем, что и сегодня, когда ему было за сорок, отец отчитывает его перед всей собравшейся командой, если он допускает какую-либо ошибку или даже просто позволяет себе принять собственное решение. Вольфганг никогда об этом не говорил. Он вообще очень неохотно говорил о себе. Если подумать, Ханна едва ли что-то знала о нем, так как все всегда вертелось вокруг нее, будь то ее программа, ее успех или ее мужчины. В ее безграничном эгоизме ей никогда это не бросалось в глаза, но сейчас она об этом жалела. Как много было всего, что она сделала или не сделала в своей жизни.

У нее заболело горло от того, что она много говорила, веки отяжелели.

– Тебе сейчас лучше уйти, – пробормотала она и отвернула голову. – Мне очень тяжело говорить.

– Да, конечно. – Вольфганг отпустил ее руку и поднялся.

Глаза Ханны закрылись, ее душа уходила из невыносимо мучительной реальности в сумеречное пространство промежуточного мира, в котором она была здоровой, счастливой и… влюбленной.