Злой

— Хорошенькое дело, — сказал Калодонт и назвал шофёру свой адрес.

«Это настоящее бегство, — улыбаясь думал Гальский, — но от кого? Неужели от Олимпии?»

Когда они входили в чистенькую комнатку, где пахло сухой мятой, материнкой и жареным мясом, Юлиуш Калодонт сказал перепуганной Гелене Липинской, своей хозяйке:

— Это, пани Липинская, мой племянник из Закрочимья. С ним произошёл несчастный случай. Мы должны позаботиться о нём.

Старая хозяйка несколько раз кивнула дрожащей седой головой и прошамкала беззубым ртом:

— Матерь Божья, это всё мотоциклы. — Затем протянула Калодонту письмо, которое полчаса назад кто-то сунул за чисто вымытый порог этого бедного, но опрятного жилища. Письмо было без подписи и содержало всего две лаконичные фразы: «Приходил к вам, пан, киоск закрыт. Завтра, в пятницу, в десять часов в Уяздовском парке, на детской площадке, скамейка слева».

Калодонт стоял с письмом в руках, хмуря брови, как всегда, когда предстояли приключения; Гальский отдыхал на плюшевом диване и пытался найти общий язык с канарейками, обитающими в трёх клетках здесь же, рядом.

— Пан Юлиуш, — окликнул его Гальский, — если уж судьба нас связала, я должен сказать вам всё. Я намерен искать Марту, которую люблю, это правда. Однако моя цель номер два, не менее серьёзная, — это найти человека, которого в Варшаве называют ЗЛЫМ. Я должен сказать ему нечто чрезвычайно важное. Меня не покидает уверенность в том, что исчезновение Марты как-то связано с этим человеком.

Хотя Юлиуш Калодонт уже успел немного привыкнуть к небрежному тону, каким доктор Витольд Гальский сообщал самое главное, однако на этот раз письмо выпало у него из рук. Он наклонился за ним, скрыв замешательство.

6

В погожий майский день Уяздовский парк — место радости и веселья, и молодой человек, сидевший в одиночестве на скамейке, не мог не поддаться общему настроению. Он сидел в ленивой позе, внимательно присматриваясь к мальчуганам, игравшим в «зоську». Каждое поколение десятилетних имеет свою любимую игру. В последние годы в Варшаве играли в так называемую «зоську». Игра несложная: ребята подбрасывали ногой шерстяной шарик, внутри которого помещался оловянный грузик, — однако она, без сомнения, служила солидной подготовкой к футболу.

Среди яркой зелени деревьев и лужаек, поросших травой, между клумб, на железных мостках и площадках, посыпанных гравием, — словом, повсюду — резвилась детвора. Понятно, была она разношёрстной — от беспомощных грудных младенцев до двенадцатилетних разбойников. Здесь играли задумчивые и шумные, воспитанные и шаловливые мальчишки. Но все они были веселы и счастливы, несмотря на мелкие недоразумения, слёзы и жалобно выгнутые подковкой губки. Тёплое солнце ласково золотило цветные мячики и юлы, обручи, вечно убегающие от палочек, ходули, тачки, ведёрки и двухколёсные велосипедики, на которых маленькие велосипедисты с высунутыми от усилий языками сновали в шумной толпе.

— Он дерётся! — Мамочка, ой-ой, мне нужно! — Давайте играть в домики? Юрек дурачок, Юрек дурачок! — Тётя, она показывает мне язык! — Подобные возгласы неслись со всех сторон.

Алели щёчки, блестели глазёнки; запах весны и разгорячённых весёлой беготнёй детских тел наполнял всё вокруг.

Одинокий молодой человек, в тёмных очках, с худым загорелым лицом, сидевший на скамье, заложив руки в карманы, приветливо улыбался всей этой суете.

«В моё время, — взволнованно вспоминал он, — мы этого не знали, у нас были другие игры…»

Ребята, игравшие в «зоську», приближались к его скамье. Все они, примерно одного возраста — лет двенадцати, были в коротеньких штанишках, довольно потрёпанных свитерах и чересчур больших ботинках. Один из мальчишек подкинул «зоську» носком башмака раз, наверное, пятьдесят, остальные дети следили за ним и считали с напряжённым вниманием; наконец мальчик промахнулся, и «зоська» упала на землю. Все сразу же сбились в шумную толпу, толкали друг друга, борясь за право подбрасывать шарик. Плечистый курносенький блондинчик схватил «зоську» и сунул её в карман.

— Ты, Здисек, — крикнул он, обращаясь к бросавшему последним, — должен был нам что-то рассказать.

— Угу, — равнодушно ответил Здисек, худой, плохо умытый брюнет с загорелой нечистой кожей. — Ребята из Грохова говорили, что ЗЛОЙ вчера разогнал блатных; такого им задал жару, что страшно говорить.

С лица человека в тёмных очках исчезла улыбка.

— Я, — гордо выкрикнул блондинчик, — сам буду таким ЗЛЫМ, когда подрасту! — Неожиданно он протянул вперёд мальчишеские, но уже крепкие руки и сильно толкнул стоявшего поблизости мальчика, поменьше и слабее его. — А ну-ка беги, не то как дам! — воскликнул он, усмехаясь. Мальчик свалился на проволочную ограду газона и упал, а все разразились громким безжалостным мальчишеским смехом. Наконец они ушли — беспорядочной, суетливой и шумной стайкой, прыгая во все стороны, подбрасывая вверх камешки и снова собираясь в тесный ребячий круг.

«Я ведь не был вчера в Грохове, — удивился человек в тёмных очках. — Это просто невозможно».