Злой

Колянко шёл по Вильчей и думал о силе привычки, которая толкает его в кресло парикмахера Мефистофеля-Дзюры, работающего на другом конце города. Он стригся у него последние восемь лет, и никакая сила не могла заставить Колянко изменить своей привычке. Дзюра был человеком серьёзным и приличным — он, правда, заикался, но, поскольку не имел склонности к красноречию, это ему нисколько не мешало. В нём не замечалось также ничего дьявольского. Согласно метрике, он имел два имени, Антоний и Кароль, но никто о них не знал, и обитатели всех поперечных улиц между Маршалковской и Мокотувской знали его исключительно под кличкой Мефистофель. Она пристала к нему с лёгкой руки начальника одного из отделов Польского радио, который проживал в том же доме, где находилась парикмахерская Дзюры. Этот директор, седой человек в очках, с насмешливым лицом, известный выдумщик и острослов, наблюдая как-то за склонившимся над головой очередного клиента Дзюрой, воскликнул:

— Да это же настоящий Мефистофель, клянусь любовью к собственной жене!

И с этой минуты Антоний Кароль на веки вечные превратился в Мефистофеля. Нужно признать, что это прозвище было довольно удачным: танцуя вокруг клиента, сидящего лицом к зеркалу, или размахивая растопыренными руками, вооружёнными расчёской и ножницами, Дзюра в самом деле немного напоминал могущественного посланца ада. Худое лицо с изрядных размеров носом и немного загадочная улыбка, которая по сути маскировала сдержанную робость этого человека, ещё больше усиливали впечатление демоничности.

Колянко вошёл через открытую настежь дверь в небольшое помещение с кассой и обязательной перегородкой из матового стекла. На круглых стульчиках сидели клиенты. Возле головы, торчащей из-под белой простыни, возился молодой помощник Дзюры по имени Мецек. Дзюра стоял рядом с пустым креслом, старательно складывая чистую простыню. Мрачный вид, с которым он это делал, сразу же привлёк внимание Колянко.

— И долго ещё придётся вас ждать, пан Мефистофель? — спросил Колянко, бросая неприязненный взгляд на посетителей.

— Долго, — ответил Мефистофель — Дзюра, — до понедельника. Мне нужно уйти. Важные дела. Мецек подстрижёт вас, пан, если вы непременно хотите сегодня.

— Могу и подождать, — примирительно ответил Колянко. Его удивила несвойственная Дзюре раздражительность и то, что парикмахер перестал заикаться.

«Видимо, чем-то очень взволнован», — подумал Колянко. Многолетнее знакомство с парикмахером научило его, что Мефистофель заикается только в минуты полного спокойствия и хорошего самочувствия, а как только начинает нервничать, говорит совсем гладко.

— Вы идёте, пан Мефистофель? — спросил Колянко.

Дзюра кивнул головой, как человек, отрешённый от всего земного, и ответил:

— Иду.

Снял фартук, надел пиджак из грубого сукна в серо-чёрную крапинку, бросил Мецеку:

— Не закрывай парикмахерскую, пока не вернусь, — и вышел за Колянко.

Журналист шёл рядом с Мефистофелем, искоса поглядывая на него. После долгого молчания спросил:

— Что-то случилось, пан Мефистофель? Вы сегодня такой необычный, словно нервничаете.

Дзюра молчал; на его тридцатилетнем, молодом и серьёзном лице ничего не отразилось.

— Ничего, — ответил он наконец не слишком любезно. При этом уголки его губ и глаза, несмотря на отчаянные попытки сдержаться, выразили внезапно такую тяжёлую и гнетущую печаль, что Колянко сразу же обо всём догадался.

— У меня есть неприятности, — тихо сказал через минуту Мефистофель, словно бы с отчаянием открывая тайник, который так долго и напрасно пытался скрывать.

— Не могу ли я вам чем-нибудь помочь? — тактично спросил Колянко. — Вы же знаете, как я вас люблю, пан Мефистофель.

— Нет, пан, вы не можете ничем мне помочь, — губы Дзюры искривились в неестественной улыбке. — Никто мне уже не в силах помочь, даже я сам. Иду на решающий разговор с единственной женщиной, которую любил, — признался он.

— Которую вы любите, — деликатно поправил Колянко.

— Да, люблю, — твёрдо выговорил Мефистофель, — но что из того? Она вела себя, как последняя девка, и я иду покончить с этим делом раз и навсегда.

— Пан Дзюра, — задушевно сказал Колянко, — будьте же мужчиной. Нельзя поддаваться таким неприятностям. Они настолько часто случаются.

— Часто, — бездумно повторил Мефистофель; что-то задрожало у него в горле. — Ну и что, если случаются? Я хотел через месяц жениться, дать ей всё, вытащить из этой проклятой жизни. Я спокойный человек, — не покладая рук работал бы ради неё, только бы был дом, дети, воскресенье как воскресенье, мебель как мебель, приличные занавески, нормальные подарки на праздники… Я любил её.

— Поверьте мне, пан: наверняка всё хорошо кончится.

— Вы думаете? — старательно скрываемая надежда прозвучала в голосе и взгляде Мефистофеля. — Нет, нет! — выкрикнул он. — Иду, чтобы порвать с ней. Раз и навсегда. Договорился встретиться с ней в четыре в «Швейцарской».

— Наверняка, — повторил с меланхолической опытностью Колянко, — наверняка всё закончится хорошо, вот увидите. Потому что вы этого хотите, очень хотите.