Злой

Удар был сильный — послышался треск сломанной кости. Владек обмяк, пошатнулся и упал на опрокинутый стул. Начался настоящий кошмар. Казалось, ничто не может сдержать разрушительную силу, накопившуюся в могучем теле Юзека, и люди, воздух, всё вокруг разлетится сейчас вдребезги. Однако секунды, которая понадобилась Юзеку, чтобы раскидать мебель, преграждавшую ему дорогу, этой секунды хватило Владеку, чтобы схватить бутылку из-под пива. Грохот расколоченных стульев слился со звоном разбитого толстого стекла: одним точным сильным взмахом Владек разбил бутылку о стену и ощетинившимся остриём её горлышка изо всей силы ткнул в лицо Юзека, когда тот кинулся на него из-за поваленной мебели. На какую-то долю секунды в баре «Наслаждение» установилась мёртвая тишина, а потом раздался отвратительный вой Юзека, который обеими руками держался за изуродованное, окровавленное лицо.

Владек бешеным прыжком подскочил к двери и выбежал в темноту улицы, расшвыривая по пути толпу.

— Мамочка! — хрипел Юзек. — Мамочка! — он опустился на колени, не отрывая от головы рук. Никто к нему не подходил. Юзек упал на пол и судорожно забил ногами.

Люди стояли вокруг, как загипнотизированные. И внезапно словно разорвался заколдованный круг. Гавайка первая бросилась в самый центр побоища, за ней официант — пан Сливка, товарищи Юзека, другие люди.

Зазвучали выкрики, полные истеричной тревоги: «Врача! Милицию! Скорую помощь! Спасите!» Но все голоса перекрывал звериный вопль Юзека.

Колянко не двигался с места, словно вросший в землю. Крупные капли пота выступили на его смертельно бледном лице. Вдруг он почувствовал руку Гавайки, подталкивавшей его к выходу.

— Идите отсюда, пан! — услышал он её голос. — Быстрее! Сейчас же! Вот-вот прибежит милиция. Зачем вам попадать в свидетели?..

Колянко послушно позволил вытолкать себя на улицу. Под фонарём, на Желязной, он долго пытался зажечь дрожащими пальцами сигарету.

«Как это можно? — шла кругом его голова. — Как можно? Бутылкой, острым краем, прямо в лицо. В лицо человеку! Как можно!» И внезапно он понял, что Кубусь — тут, в этом баре, с этими людьми. Представил себе чётко и остро, что произошло бы с Кубусем, если бы… Какая-то свалка, скандал… Ясно и холодно подумал, что Кубусь больше не вернётся сюда. Что он, Эдвин Колянко, не может этого допустить.

3

По улицам едва можно было проехать. Маленькие серебристо-голубые машины радиоцентра с громкоговорителями распространяли последние сообщения с трассы велогонки Варшава — Прага — Берлин; к ним устремлялись толпы людей, пренебрегая правилами движения, рискуя жизнью и вызывая гневную брань шофёров.

— Люди посходили с ума из-за этой гонки, — пожаловался Ежи Метеор молодому человеку лет тридцати.

— Угм, — безразлично кашлянул тот.

Они сидели в небольшой машине старого типа, с фибровым лёгоньким кузовом красного цвета. Машину вёл спутник Метеора с довольно-таки противной внешностью: большущим кривым носом, осёдланным очками, и прыщавым лицом. Одет он был изысканно, но крикливо: слишком широкий воротничок, слишком сильно затянутый мятый галстук.

— Поезжайте прямо Аллеями до Желязной, пан доктор, — посоветовал Метеор, заботливо поправляя складку мягких фланелевых брюк.

— Угм, — раздражённо буркнул врач.

— В самом деле, — угодливо улыбнулся Метеор. — Вам необходимо собрать деньги на что-нибудь получше этого грязного футляра на колёсах. — Он указал кивком на неуклюжий кузов машины, в которой они ехали.

Машина свернула на Желязную, потом на Крахмальную улицу и остановилась напротив облупленного каменного дома. Метеор и доктор вышли из машины. Доктор тщательно закрыл дверцу, спрятав ключи в карман. Они прошли через тёмные бесконечные гаражи. Врач бросил недокуренную сигарету и старательно затоптал её подошвой.

Во дворе повсюду валялись различные автомобильные принадлежности, бетонированная площадка для ремонта шасси свидетельствовала о солидности размещённого здесь предприятия. Пятна смазки вокруг, демонтированные машины без колёс, разобранные моторы, рабочие в засаленных комбинезонах и грязных спортивных рубашках, возившиеся возле машин, — всё это составляло картину, полную жизни, немного однообразную из-за преобладания серо-коричневых тонов.

К прибывшим подошёл блондин с пятнами смазки на давно не бритом лице, с приклеившейся в уголке рта сигаретой. Он обтирал тряпьём грязные руки.

— Добрый день, пан директор, — улыбнулся блондин Метеору, не выпуская изо рта недокуренную сигарету: он говорил с певучим провинциальным акцентом.

— Как дела, Пацюк? — дружески поздоровался Метеор. — Пан инженер есть?

— Да, есть, есть, — запел Пацюк. — Прошу, прошу.

Он отступил в сторону, давая им дорогу. Метеор с доктором направились в глубь гаража, и Метеор толкнул фанерную дверь с картонной табличкой, на которой чернела выведенная тушью надпись: «Контора». За фанерной дверью тянулся небольшой коридорчик, где сразу бросалась в глаза тяжёлая обитая кожей дверь с надписью на стеклянной табличке: «Директор». Метеор отворил её и шутливо постучал изнутри. Послышалось громкое: «Прошу!»

Метеор пропустил вперёд врача.