Злой

— Да, — ответил он через минуту. — Буду. С удовольствием. Прошу принять, пан председатель, мою благодарность. Ха-ха-ха, — тихо засмеялся он. — Форма? Да, для меня это очень важно. А сегодняшний вечер я считаю важной датой в истории общественной жизни нашей сферы. Банкет? Прекрасное название! Итак, сегодня вечером в «Крокодиле». Костюм — вечерний, правда? До свидания. Моё почтение.

Он положил трубку, взял со стола сигареты и вышел.

— Пан инженер, — подошёл к нему, Пацюк. — Там пришёл к вам какой-то пан.

Вильга вернулся в коридорчик. На стуле, у двери конторы, сидел маленький невзрачный человечек в тёмном, немного потёртом, очень старомодном костюме; между коленями он держал зонтик, на коленях лежала сброшенная с лысой головы шляпа-котелок; жёлтое лицо с выступающими скулами и длинным носом было, как у спящего, неподвижным и бесстрастным.

«Как я мог его не заметить», — задумался Вильга, но человечек был таким воплощением безликости, что тут не над чем было и размышлять.

— Вы ко мне, пан? — сухо спросил Вильга.

Человечек открыл глаза, тёмные, небольшие, но неожиданно полные жизни, поднялся и ласково усмехнулся.

— Да, — вежливо ответил он, — я насчёт ремонта. Моя машина стоит во дворе.

— Может, мы сойдём вниз? — слегка поклонился Вильга. — Я посмотрю машину.

Он был в превосходном настроении, что проявилось в безукоризненной корректности: удачная продажа смягчила его, приглашение на банкет польстило самолюбию, а этот удивительный человечек, словно выскочивший из какого-то водевиля, окончательно его развеселил.

Оба сошли вниз. Интерес механиков уже пропал, и посреди двора одиноко стояла машина, которая несколько минут назад возбуждала такую шумную весёлость.

Как ни странно, вид этой машины произвёл на инженера Вильгу совсем иное впечатление: выражение его поблёкшего длинного лица неожиданно изменилось, и если на таком лице вообще могло отразиться душевное состояние, которое называют воодушевлением, то это случилось именно сейчас. Коричневый румянец выступил на скулах, вспыхнули большие оттопыренные уши, правое веко задрожало.

— Чья это машина?! — впервые за много лет голос Вильги повысился до восклицания.

— Моя, — пан с зонтиком обратил к Вильге своё сухое лицо и бросил на него взгляд, в котором были и лёгкое удивление, и удовлетворённость.

— Пан, — проговорил Вильга. — Пан…

Он не мог выдавить из себя ни слова: от волнения у него перехватило горло.

Машина, вызвавшая такой восторг у Вильги и такую весёлость у его людей, действительно оправдывала столь противоречивые чувства: это был старинный автомобиль со спицами в колёсиках, так называемый «кабриолет-лодочка», той модели, которая была в моде сразу же после первой мировой войны. У людей со склонностью к бессмысленному смеху он и в самом деле мог вызвать беспричинную весёлость, но у тех, кому было что вспомнить, эта машина пробуждала сладкие сентиментальные чувства.

Среди последних совершенно неожиданно оказался инженер Альберт Вильга: несколько минут он, как околдованный, всматривался в кабриолет, потом схватил своего скромного посетителя за плечо и потащил его наверх, тщательно закрыв за собой дверь конторы.

— Садитесь, пан, — промолвил он, справившись наконец с волнением. — Прошу вас минуту подождать. — Он раздвинул занавеску из красного сукна и открыл спрятанную за ней дверь, которую тут же старательно запер.

«Неужели там есть ещё какое-то помещение? — подумал пан с зонтиком. — Интересно. Ведь эта пристройка опирается на стену сгоревшей фабрики, вход на которую был со стороны Гжибовской. Сейчас, сейчас! Если комната, где я сижу, находится в задней части пристройки, значит, в её наружной стене должен быть какой-то ход. Следовательно, там, на территории разрушенной фабрики, есть ещё помещение, принадлежащее инженеру Альберту Вильге. Возможно, даже квартира? Интересно…»

Вошёл Вильга с бутылкой французского коньяка и двумя рюмками. Он молча поставил рюмку перед своим гостем, налил в обе рюмки топазово-золотистую жидкость, сел за письменный стол и заговорил:

— Выслушайте меня, пожалуйста, пан. Я не выношу дешёвой банальности и принёс этот коньяк не для того, чтобы, как говорится, обмыть дело. Я достал его, желая вместе с вами отметить великую минуту.

— Понимаю, — ответил пан с жёлтым лицом. Его чёрные глаза светились умом. — Я угадываю в вас человека, который знает, чего хочет, а хочет он вещей великих и необычайных.

— Так оно и есть, — кивнул Вильга, поднимая рюмку. Глаза его необычно оживились. — Так и есть, — повторил он. — Думаю, вы, пан, поймёте меня, если я скажу без лишних слов: моя жизнь прошла среди машин. Если я и люблю что-нибудь, то только силуэты машин, гудение мотора, запахи горючего и смазки, прикосновение слегка вибрирующего эбонитового руля… Не знаю, понимаете ли вы меня, пан?

— Да, прекрасно понимаю, — мягко отозвался собеседник, рассматривая кубки, награды, плакаты и эмблемы, которые висели и лежали повсюду. В его взгляде было столько понимания, что Вильга ещё выше поднял рюмку с коньяком.