Злоключения на острове Невезения

Утром приехали на военной машине с высокими колёсами Ангелина и Зимин. Его встречали со слезами. И он кинулся к старухам, будто год не виделись. А когда выехали на шоссе неподалёку от Ссёлок, их встретили и местные, и приехавшие на заказном автобусе старухи из большого Рясово. От шоссе и до церкви все двигались пешком. Марья Кузьминична услышала недоумённый шёпот местных: «Почему не вопят?» Удивилась: они что, не знают, что у Лены – родни никого. Оказалось, что в Рясово, в отличие от других деревень, сохранилась традиция причитаний. Неожиданно тонким-тонким голосом вступила Наташа:

– Круглая-то ты да сиротиночка,

Уж бедная ты да ягодиночка,

Уж никто тебя не провожает,

Ни отца-то у тебя да ни матери.

Провожают тебя да люди добрые,

Люди добрые да всё соседушки,

Люди добрые да ото всей души,

Ото всей души, да не от радости…

Это завораживающее гипнотическое пение прорвало какие-то шлюзы в душе, и вдруг полились слёзы. Она плакала, вспоминая Ленино миролюбие, её трогательные рассказы, незлобивость, нелёгкую судьбу, преданность непутёвому племяннику Феденьке. Когда тонкий голос Натальи внезапно смолк, вступил низкий грубый голос Пани:

– Как подымись, да туча грозная,

Упади, да с неба камушек,

Расколи-ка гробову доску,

Вы слетите с неба, ангелы,

Положите в тело душеньку…

Замолчала Паня, и из конца процессии, где шли приехавшие из большого Рясово, откликнулись:

– Я путем иду, широкоей дороженькой.

Не ручей да бежит, быстра эта реченька.

Это я, бедна, слезами обливаюся…

В церкви Марья Кузьминична простояла недолго. Как-то неловко она чувствовала среди молящихся. Поставила свечу перед какой-то иконой и вышла на воздух. Следом за ней вышла продавщица Света:

– Ой, не могу службу отстоять, дела ждут, побежала я.

– Пойдём, Света, мимо почты, я деньги сниму, заодно рассчитаемся.

– Если туго с деньгами, я подожду. Похороны ведь!

– Нет, Лена оставила деньги на похороны. Что останется, этому Федьке-паршивцу велела отдать.

– Тратьте, не экономьте, Федька уж полгода как умер, – сказала вышедшая со Светой специалист Рясовской сельской администрации, привезшая старух, которую по-прежнему они звали секретарём сельсовета.

– А что же, а Лена… – растерялась Марья Кузьминична.

– Я получила бумагу и положила её в сторону. Старая она, чего было смысла жизни её лишать? Сказала, Федька наказан на год запрещением посылок.

– Да, человек надеждой жив. Спасибо вам!

Вернулась вовремя, чтобы успеть проводить гроб от храма до могилы. Когда, кинув горстку земли, отошла к Пане, та с тоской ей сказала:

– Эх, думала, это место для меня… да вот соседушка опередила…

– Ты что? Твои ведь все в большом Рясово!

– Мои на небе, а в Рясово только могилы. А я хорошо, если два раза в год там бываю. Уйду – и никого с нами не будет. А тут, покуда живы, меня соседи навещать будут.

– Да, я тоже с мамой моей рядом не упокоюсь, – сказала Анна. – Здесь наше место.

– О чём вы толкуете, подружки, – обнял их подошедший сзади Зимин. – Жить надо! Назло пенсионному фонду! А давайте я вам пример дам для подражания! Иду я, значит, вчера по Горьковской, а впереди над тротуаром зонт телепается такой радужный, перламутровый… ну, где-то в области моего пупка, а из-под него ножки такие капелюшечные, да на каблучке малюсеньком. Заглядываю я под зонт, а там…

– Да неужто наша графиня? – ахнула Паня.

– Она самая! Я поздоровался, она в ответ кивнула этак свысока… вот как жить надо! Любит она себя!

– Ну, что ж, – вздохнула Паня. – она мне чуть не в матери годится. Что барыней себя вела, так мы сами ей дозволяли. Что с ерундовиной этой скандал получился – да шут с ней, она же плохого не хотела, это мозгляк ейный вонь поднял. Дай ей бог до ста и дольше!

Через день позвонил следователь, сказал, что в лозинках под мостом труп утопленницы обнаружен, надо, мол опознать. И замолчал многозначительно.

– И для чего вы мне это говорите?

– Я должен вызвать вас для опознания.

– Ну, попробуйте, – усмехнулась она и прервала разговор.

Перезвонил потом не он, а Ссёлковский участковый. Да, вода спала, сказала она. Но не настолько, чтобы можно было пройти. Машина, может, и проедет, но таксисты рисковать не будут. Да и зачем ей эта докука, за сто вёрст ехать и на покойницу глядеть. Ах, гражданский долг? Когда это она задолжать успела тем, кто свой служебный долг не выполняет? Ладно-ладно, на него конкретно у неё обиды нет, пусть присылают машину завтра с утра пораньше. Да, поедет она с Тимофеем. Заодно врачу его покажет и кое-какие покупки сделает.

Тимофей сегодня с утра копался в своих завалах. Одной рукой ему было неловко, но пришли Маруська с Наташей ему помогать. К приходу Марьи Кузьминичны почти всё уже было разобрано, прибрано и на три кучки разложено: что цело, что ремонтировать или на запчасти отложить, что на вышвыр.

– Глянь, Маша, какой порядок навели, – похвасталась Наташа. – Он ведь тут сидел, паутиной заросший. А железки – дело наживное, ещё купит!