Злоключения славного Аджо (СИ)

— Я принимаю твоё поражение, Славный Аджо. — Благосклонно молвит мне Уж, видя мой ужас на лице, глазами веля не вставать. — Склонись, коль признаешь мою победу.

Сглатываю и медленно начинаю опускать голову. Уж расслабляется, начинает улыбаться, переводит взгляд на зал.

Я сжимаю зубы и одним движением прыгаю на него. Одним ударом выбиваю нож из ладони. Сажаю под себя и бью в челюсть. Следующий удар — в нос. Два удара — в живот, один — в печень, один — в пах. Медленно поднимаюсь, беру обсидиановое стекло и кидаю на остывающее тело Нкиру.

— Это я принимаю твоё поражение, Уж.

После сгустившегося молчания, ловлю на себе взгляд первенца Клалва. Без сомнения, он меня узнал.

Под разгорающиеся овации мхарану, смотрю наверх и вижу гнев пополам со страхом на лице Готто. Если он меня не убьет, я уничтожу его раньше.

Наслаждаясь восторженными криками черни, я стою и мучительно долго жду клеймителя, проклиная судьбу.

Свободе конец.

Меня ждет поход.

Я — Клалва.

Два треугольника

Ночь. Костер. Звездное небо. Семеро, объединенные клеймом.

— Есть две тряпки — красная и синяя. Стою на прилавке, выбираю, дашики какого цвета мне больше подойдет. А тут хмырь ряженый, толкает, мол, пройти надо — на рынке тогда людно было. Я, не будь дураком, смекаю, что перед серьезным господином и так расступятся. Окликаю — дескать, порвал ты мне дашики, плати лиру. В общем, отделал его как следует, а он возьми да и окажись младшим сыном мхарану. Когда стало понятно, что на меня ведут охоту, залег на дно и пошел отхожие ямы чистить, а сам стал носить алашо — такая накидка пустынников, которая всё тело закрывают, ее нищие используют, отсутствие узоров скрывать. А у отхожей ямы, как оказалось, разные ублюдки болтают — ну и узнал, невзначай, что тот сынок ходит жевать жвачку в Олений трактир, а от своих скрывает — белит зубы, дабы чернота от жвачки в глаза не бросалась. Ну и я, понимая, куда дело идет, пошел к ним банщиком. Ух, сколько чурок натаскал, до сих пор в спине отдаются, но таки нашел этого засранца. И подкладываю мешочек со жвачкой в складки его дорогущей дашики! Так и повязал ублюдка родной отец — поговаривают, что в хекалу на лечение отправил, дабы от шлюх и жвачки отгородить.

— И как, вышел со дна? — Заинтересованно спрашивает Парниша.

— На недельку… Потом мою жвачную мастерскую нашла стража… — Закончил Этан под наш гогот.

— Я, кстати, бывал в том Оленьем трактире. — Подал голос Готто. — Более того, даже работал там лет пять, еще когда макушкой до стола доставал. Помогал я как-то поварихе, а у той сиськи были, что ваши головы и задница еще раза в два больше — в общем, чесалось у меня знатно. И как-то прознал, что она спит с трактирщиком — а у того жена и две наложницы помоложе, гуляй сколько хочешь! Так нет же, на сиськи поварихи позарился! Разозлился я тогда знатно — сам приставал к ней, да она во мне никого, кроме дитятки малого и не видела. Ну и ворую я как-то её куфи — а она из племени сельского, где все носят только оранжевые куфи с зеленой каймой — ну и думаю, как подложить его жене трактирщика. И так, и эдак изворачивался — напрашивался в гости, прикидывался больным, но всё никак. Пока однажды, после долгих наблюдений и тренировок, не смог случайно — ага, как же — встретиться с его женой на рынке и наняться к ней посыльным за медяк в день, втайне от мужа. Наконец, подложил куфи в их спальню на третьем этаже трактира — тяжкое дело, но справился! Довольный собой, вернулся домой…

Видя наши лыбящиеся морды, Готто закончил после небольшой паузы с деланным недовольством:

— С тех пор у него две жены!

***

Среди нас одиннадцати выделились мы с Готто. Сначала, правда, лица друг другу раскромсали — я дал погибнуть его девке, а он, тварь, хотел меня подставить. Но потом пульке нас помирило.

Простолюдинов без клеймения кличут чистыми. Их жизнь пуста, вот и пополняют банды и нищету. Бывает, чистые выделяются достоинствами, но чаще парней ловят для жертвоприношений, а девок — в шлюхи. Поэтому всякий из них — параноик до мозга костей. А при такой жизни частенько подсаживаешься на пульке и жвачку, потихоньку теряя крышу.

Отряд наш подобрался соответствующий. Помимо нас с Готто взяли Этана Скрягу, накопившего сто лир медяками, но живущего в трущобах; Адонго Коротыша — хотя мы его называем просто Малец — лысого карлика с белыми кожей и волосами, сколотившего банду таких же уродцев и терроризирующего богачей, вылезая ночами из их благоухающей подземной канализации. Четырнадцатилетний… Как там его… Ннамбди, которого все зовут просто Парнишей. Фокусник и трюкач, обладающий фантастической способностью к повторению. Раз увидел жест — и всё, словно годами тренировался. Подыхал от голода в каком-то трактире, пока расчувствовавшийся первенец Клалва его не купил. Зато есть на кого свалить грязную работу!