Злоключения славного Аджо (СИ)

Потеряв убаюкивающее позвякивание замка, разлепил глаза и привстал, оглядываясь. Деревянный мост через утлую речку в четверть полета стрелы, а перед ним, ощетинившись частоколом из копий, глиняная крутая трехэтажная пирамидальная башня-сторожка. Ее гордый хозяин с обсидианового цвета кожей стоит перед нами, одетый в простецкий плетеный из конопли нагрудник, на голове — легкая шапочка-куфи. В руках — короткий готовый к бою лук, за спиной — колчан с девятью стрелами. Жестом он останавливает конвой, начиная говорить — речь плавная, мягкая, насыщенная шипящими звуками — церковное наречие. Первенец отвечает ему высокомерно на родном, гортанном. Замешательство.

Иноземец, осторожно подыскивая слова, переходит на более гортанный старошайянский — его учат аколиты в хекалу. Первенец небрежно мотает головой, но я знаю, что твари из Клалва его учат. Что он задумал?

Первенец, не отворачиваясь от собеседника и не слезая с квагги, показывает большим пальцем на меня, после чего медленно проводит им по шее. Стражник медленно кивает, после чего разводит руками, тыкая пальцем на свой лоб — на нем красный пентакль, символ Всемогущего Раввы.

Сглатываю. Сквозь летнее марево, вижу далеко на горизонте очертания величественного Белого Гнезда. Видимо, церковники усилили охрану и каким-то чудом договорились с местными хозяевами о своих стражниках на подходах. Очевидно, Белое Гнездо переполнено гостями — караванщиками-налоговиками, богатой обслугой, учениками-аколитами. Представляю, что там творится — пиршество карманников, что ближайшие дни будут в каждом приезжем видеть зажиточного гостя с Запада.

Вздохнув, первенец достает из кожаного кошеля одну серебряную лиру. Стражник хмурится и качает головой.

После небольшой паузы первенец вынимает еще две серебряных лир. Стражник свободной рукой касается оперения стрелы.

С львиным спокойствием первенец ссыпает лиры в кошель и театральным движением вытягивает из него золотую драхму. Осторожно поднимая отвисшую челюсть, перевожу взгляд на стражника. Тот мнется.

Первенец метким движением кидает драхму в иноземца. Тот, роняя лук, ловит золото. машет ладонью конвою и мы двинулись дальше. Ошалело провожу взглядом потирающего затылок стражника, качая головой.

***

Паренек кинул мне с верблюда кусок вяленой верблюжатины. Хватаю, истекая слюной, благодарно киваю ему. Возница неодобрительно качает головой, но молчит. Впиваюсь зубами, чувствую приятную прохладу и неожиданно пряный вкус — поражаюсь расточительности богатеев, с благодарностью принимаю бурдюк с водой и вдоволь напиваюсь. А ведь эти твари даже не испытывают ко мне зла, для них мое убийство — всего лишь обычай. Ритуал богоравности требует принесения в жертву пять священных животных — квагги, верблюда, буйвола, человека и носорога. По законам Востока уже давным-давно нет нужды каждое поколение резать людей — титул передается по наследству. Но великие кланы продолжают отмечать любимых отпрысков могущественных первенцев, подчеркивая их особый статус даже среди своих. Многие набожные простолюдины действительно мечтают отдать жизнь повелителям — ведь тогда у них появляется шанс переродиться в более состоятельной семье. Не думал, что однажды попаду в этот порочный круг и я.

Иные квагги уже спеклись бы от зноя, но в Клалве таких не держат. В этом клане вообще слабых не держат. По слухам, до брачного возраста доживает каждый третий мальчик и каждая четвертая девочка — говорят, только в день двенадцатилетия они получают настоящие, взрослые имена. Жесткой отбраковке подвергаются и квагги, и верблюды, и домашние гиены. Всех их клеймят не раньше, чем убедятся в дюжем здоровье. Слава Равве, стены города все больше и больше…

Хекалу Белое Гнездо — тучное и обширное место. Как и обо всем, о нем я слышал от стариков. С основанием этого хекалу связана старинная легенда — тысячи лет назад, задолго до рождения первых пророков, некий великий завоеватель обращал бессчетные тьмы всадников на врагов. И однажды с несметным войском подошел он к древнейшему из городов, чьи стены были неприступны. Молвил Завоеватель: “Я обращу в пыль твои стены, уведу в полон твоих женщин и оскверню твои святыни, коль не склонишься ты передо мной”. И ответил ему Город: “Неисчислимые века подходят ко мне властелины и неисчислимые века слышу я угрозу. Но вечен я и смертны вы”. Посмеялся Завоеватель над Городом, пять лет стоял под ним и взял его. Обратил в пыль стены, увел в полон женщин и осквернил святыни. Шли годы — кичился Завоеватель победами, оставил после себя обширное потомство и с почестями покинул мир. Ветер навеки унес прах его и на кострище выросла молельня Равве Всемогущему. Обернулась она стенами, обросла домами и выросла в величественную белую хекалу, став гнездом для уставших торговцев и трудолюбивых мастеров. Город воскрес, как и предрекал. Издревле жизнь и смерть здесь бродят неразлучно.