Злом за зло (Драконоборец - dark edition)

Задачей Тобиуса было подняться на самый верх, туда, где над ректоратом находились личные покои ректора, и пробраться к хранилищу его коллекции артефактов. Сделать это было практически невозможно, проход перекрывала гигантская бронзовая дверь, пропитанная таким количеством защитных заклинаний, что хватило бы на целый город, но Тобиус знал, что нужно подождать.

День ректора, то бишь верховного мага королевства Архаддир, был расписан по часам, и дабы университет продолжал работать, он в обязательном порядке производил определенные действия, такие как ежедневное собрание деканов. Каждый день в десять часов утра Осмольд Дегерок покидал свои покои и воцарялся, иначе не сказать, в отдельной зале с остальными старшими магами, тем самым образуя нечто вроде совета управителей Академии Ривена.

Время будто замерло, когда открылась бронзовая дверь и волшебники всех мастей почтительно склонились перед верховным. Отошедший в тень, прижатый к стене Тобиус следил и анализировал.

Без магии обойтись не могло, люди сами по себе не вырастали до двадцати футов[58] и не весили как взрослые слоны. Осмольд Дегерок был громаден, безволосая, как у дельфина, кожа его гладко блестела, сверкающая лысина возвышалась над маленьким лицом и многоярусным массивом подбородков, а оттянутые мочки ушей лежали на укрытой оранжевым бархатом мантии груди. Передвигаться самостоятельно такой великан не мог или не хотел, так что нес его парящий над полом трон, созданный в виде огромного золотого бутона лотоса.

Преисполненный чувства собственного величия, скрестив на необъятном животе унизанные перстнями пальцы, Осмольд Дегерок проплыл по широкой галерее прочь, после чего работа ректората возобновилась. Магистр прокрался к двери и вытащил из сумки массивный блестящий ключ. Как личный помощник и секретарь, Лью имел доступ в покои ректора и мог открывать неприступную дверь. На вопрос о том, будет ли работать его ключ, он без сомнения ответил, что ключи ковались вместе дверью и "отрезать" их от нее не представлялось возможным. К сожалению, дальше все не могло быть так просто, ибо охранные заклинания внутренних покоев обращались против каждого, кто не имел должным образом зачарованной зимбулы. А вот как раз лишить зимбулу привилегий могли легко, и не стоило сомневаться, что принадлежавшая Гаралику, попав внутрь университета, скорее спровоцировала бы тревогу, чем помогла скрыться.

Ключ, лишь коснувшись створки, завибрировал, и огромная дверь приоткрылась, пропуская лазутчика внутрь. Дальше все следовало делать по жестко заученной инструкции, иначе смерть представлялась не вероятностью, а неизбежностью. По словам Гаралика, личные покои охранялись, так называемыми "блуждающими" заклинаниями, которые могли "напасть" в разных помещениях, и стационарными заклинаниями, охранявшими подход к хранилищу. Все они являлись творениями ректора и гарантировали смерть любому, кто не знал, на что шел, однако Лью рассказал о сути трех из них, принцип коих успел разгадать, четвертое же, увы, оставалось загадкой даже для него.

В рабочий кабинет, личную библиотеку и лаборатории, а тем более в спальные покои Тобиус и заглядывать не стал — рива интересовала круглая металлическая дверь со штурвалом в середине, столь огромная, что в нее мог пройти даже местный хозяин. Пришлось взлететь, чтобы крутануть штурвал, но никаких иных трудностей не представилось, ведь дверь была лишь ширмой, за которой раскинулось настоящее препятствие — черная пустота. Со слов Лью Гаралика, она охватывала сразу все органы чувств, а тот, кто попадал в нее, завязал как комар в смоле, если не мог создать для себя путеводного света, некой высшей цели, которая провела бы его сквозь тьму. Он также предупредил, что после первого же шага внутрь обратная дорога будет заказана.

Тобиус шагнул.

Он познал тьму во многих ее ипостасях за свою недолгую жизнь. Он встречался с ее воплощениями, он сражался с ними, он блуждал в ночном лесу, в полярной ночи, валялся в ледяных подземных пещерах и просто жил без глаз. И все же тьма еще могла удивить его новым своим видом. Эта тьма обволакивала тело как вторая кожа, приятно холодила, но еще и грела, высасывала из напряженной плоти боль, усталость, а из разума — тревоги и страхи. Тьма приняла его с любовью, как родное материнское лоно, и дала понять, что все наконец кончено, что безумный бег наперегонки с собственной гибелью остался в прошлом. Имя той тьме было "покой", и она была блаженством, отзывом на отчаянный крик, вопиющий о ней. Она была теплой кроватью в холодное зимнее утро, злое и неприветливое, только и ждущее, как бы вцепиться в слабого ото сна человека ледяными пальцами, священным и прекрасным убежищем. Все, что требовалось, это свернуться калачиком и позволить покою убаюкать, наполнить голову сладкими грезами и уснуть навсегда. В безопасности и тишине, недосягаемости и блаженстве.