Злом за зло (Драконоборец - dark edition)

Прогревшись, волшебник отправился в мыльню, где как следует выскоблил себя. Очищение кожи от грязи являлось лишь дополнением процесса омовения у диморисийцев, парились они для здоровья и для удовольствия. Историки не раз обращали внимание на то, что даже самые страшные пандемии прошлого обходили Диморис и Шехвер стороной, и многие верили, что причиной тому был целебный банный жар, пропахший березовым дегтем.

Когда он вернулся в парилку, незнакомка лежала на полке животом вниз, подложив руки под голову и оставив блестящий от влаги тыл беззащитным.

— Давай, — глухо сказала она, — начинай.

И Тобиус начал. Примерно четверть часа баню оглашали отборные шехверские ругательства, а когда незнакомка выбилась из сил, она могла лишь стонать и взвизгивать под неудержимым напором опытного мужчины. В конце концов, перегревшись, Тобиус уселся на свободную полку и отложил дубовый веник. Женщина лежала едва в силах дышать, исстеганная и красная в приглушенном туманном свете. Волшебник оценил эту картину как восхитительную, только прилипший к ягодице листок раздражал. Он потянулся чтобы убрать его, но не получилось.

— Седой, — хихикнула незнакомка, — ты чего? Если хочешь схватить, то всей пятерней надо работать.

— Показалось, что листик пристал, а это не листик. Что это?

— А ты наклонись пониже да посмотри.

— Чую подвох.

Ее смех увяз в густой атмосфере парилки; взорвалась шипением порция воды, выплеснутая в печку Тобиусом.

— Знаешь, Седой, сперва я приняла тебя за злостного рукоблуда.

— Это не про меня, ну а вообще-то кто без греха?

Она опять рассмеялась.

— И почему же ты так подумала?

— Из-за рук. У тебя левая толще правой, и плечи не одинаковые.

Теперь расхохотался он.

— А быть может, я воин и левша, и машу я левой рукой, а правой держу щит? А может, я кузнец, и у меня левая рука рабочая?

— А может, ты волшебник, и долгое время у тебя не было правой руки, но недавно тебе сделали новую?

— Хм, а это ты как поняла?

— Просто не дура, — мурлыкнула незнакомка, глядя на него искоса. — Травяной сбор, которого в аптекарской лавке не купишь, кипяток, появившийся там, где никто воды не кипятил. И глаза у тебя желтые как янтарь, хотя и стылые какие-то. Опять же рученька твоя правая иного цвета, чем левая.

— Зоркий глаз.

Серый волшебник лег на полку, и веник, повинуясь воле хозяина, начал стегать уже его. Они хорошо пропарились и вместе нырнули в купель с холодной водой, опрометью бросились обратно — и так несколько раз. Наконец, закончив процедуры, Тобиус выбрался в предбанник и уселся на лавку, укутавшись в отрез льняного полотна. Его компаньонка показалась следом, подошла нетвердой походкой, повернулась задом и приподняла ткань.

— Вот, гляди, Седой.

— Я уже нагляделся.

— Не на зад мой гляди, а на то, что ты листиком банным посчитал, дурень!

На правой ягодице темнела аккуратная татуировка в виде розы ветров.

— Нравится?

— Да. Хотя картина уступает в прелести холсту.

Смеясь, она улеглась на лавку и положила голову ему на ноги. Остывать после парилки следовало на свежем воздухе, но в мягком тепле без сквозняков, так что предбанник подходил вполне хорошо.

— Ты смешной, волшебник. И красивый, хоть и седой.

Ее ладонь легла ему на грудь, переместилась на правое плечо, скользнула вниз, к бронзе.

— Как это случилось?

— Был щенком, — скупо ответил он. — Полез на матерого пса. Поплатился.

— Понятно. Видишь этот длинный промеж моих малюток? Тоже на матерого полезла, он и рубанул от души, отступила, кончик его меча распорол кольчугу, как ситец, и самым концом царапнул по телу. Если бы хоть на мгновение промедлила, развалил бы он меня от макушки до матки.

— Рад, что успела.

— Конечно, рад, а то бы не валялась я сейчас здесь да задом не вертела перед мордой твоей бесстыжей, — хихикнула незнакомка, глядя ему в глаза.

Оба умолкли и некоторое время смотрели друг на друга напряженно, потом она приподнялась, и случился поцелуй, долгий, рваный, нервный, когда и мужчина, и женщина пытались его прекратить, но не могли.

— Нельзя… у меня уже есть… хороший… очень… нельзя… — бормотала она, задыхаясь и шаря по телу Тобиуса жадными руками.

— Нельзя… обижать… хороших людей!

Потребовалось нечеловеческое усилие, чтобы его собственные руки, так крепко прижимавшие желанную незнакомку, рывком отстранили ее. Женщина вскочила на ноги и отошла на несколько шагов, захлебываясь воздухом и дрожа, красная уже не от пара, а как будто от искреннего стыда. Ее полотно упало на пол, и, поняв это, она впервые попыталась прикрыть затвердевшие острые соски и черный треугольник внизу живота. Волшебник поднял ткань и осторожно передал ей. Он не понимал, чего боялся больше — того, что она вновь бросится на него, или он на нее? Некоторое время они сидели молча на почтительном расстоянии друг от друга. Тобиус поджал ноги под себя и медитативным путем усмирял бунт в душе и теле, незнакомка, будто еще не совсем оклемавшись после инцидента, глядела в стену.

— С тобой такое случалось? Такое… звериное?

— Один раз, — ответил он, открывая глаза, — семь лет назад. Это было как наваждение, волна прибоя, сметающая все и вся.