Злость

Дверь от старости искривилась, и, чтобы войти, Диаде приходится с силой ее толкнуть. Внутри царит сладковатый запах затхлости. Она освещает пространство забралом. Дом разделен на четверти, у каждой секции – свое назначение. Та, в которой находятся Веспер и Диада, – наполовину кладовка, наполовину конура. Стены опутывают нити плесени – ярко-синие линии на выцветающей штукатурке, вдоль плинтуса – хаотичный ряд поношенных ботинок.

В углу ютится стайка дрожащих укрощенных рукотварей, которые теребят пальцы, имитируя нервозные движения чем-то взволнованного человека.

Веспер вздрагивает и быстро проходит мимо, Диада следует за ней с опущенным мечом в руке.

Следующая секция забита скрупулезно подписанными и разложенными на полочных рядах пластинами.

В третьей секции находится человек, завернутый в мокрую от пота простыню. Его лицо лихорадочно горит, а по обнаженной груди вьется сыпь: она меняет форму прямо у них на глазах и каждый раз превращается в нечто неопознаваемое. Его глаза закрыты, бо́льшая часть ресниц уже выпала и прилипла к мокрым щекам. Только неравномерно поднимается и опускается грудь.

Веспер снимает меч со спины и простирает его над мужчиной рукоятью вперед.

Открывается око, направляет взор на мужчину и затем яростным хлопаньем серебряных крыльев высказывает желание повернуться. Веспер чувствует движение и поднимает оружие так, чтобы встретиться с ним взглядом.

Долгое время они молчат, затем Веспер вздыхает, опуская глаза.

– Что такое? – шепчет Диада.

– Думаю… думаю, меч хочет, чтобы его обнажили.

– Так вперед.

– Но я боюсь.

– И?

Веспер кивает.

– Ты права.

Она принуждает себя еще раз посмотреть на него и видит, что меч смотрит в ответ.

– Ладно, – бормочет она, – поехали.

Кладет меч на землю, держа ножны в одной руке и протягивая другую к рукоятке.

Меч начинает тихо гудеть, глаз раскрывается все шире.

Веспер останавливает дрожащую руку, делает очередной вдох, кусает губы, тянется… и передумывает. Вместо того чтобы схватить рукоятку, она опускает правую ладонь на одно из крыльев, а левую – на другое. Они тянутся навстречу ее пальцам и быстро за них цепляются.

Веспер встает, шум упавших на пол ножен перекрывается победоносным гудением стали.

В другой комнате носятся рукотвари, и их болтовня становится тем громче, чем яростнее они пытаются вырваться из оков. Диада настороженно смотрит в их сторону, но не отходит от подопечной.

В это время Веспер устанавливает меч острием в пол и наклоняет рукоять вперед – так, чтобы мужчина вновь оказался в поле зрения оружия. Осторожно раскачивает его вперед и назад.

Между клинком и телом человека воздух наполняется синими искрами. Пот испаряется, сыпь оживает. Мужчина мечется и стонет.

Диада возвращает свой меч в ножны, идет к больному и давит ему на плечи.

Теперь сыпь дымится, сгорая под жутким взглядом меча. Веспер едва удается ровно его удерживать, она скрипит зубами и надеется, что трясущиеся мышцы выдержат.

Меч гудит на одной чистой долгой ноте. Она проникает под кожу и кости, очищает и изменяет организм больного.

Дело сделано.

Диада отходит, и три взгляда, все еще таящих дерзкую надежду, выжидающе наблюдают.

Мужчина открывает глаза – у него усталый, но осмысленный взгляд.

– Эй? Что вы делаете в моем…

Он резко садится.

– Инфернали меня раздери!

Несмотря на все пережитые страдания, мужчина быстро соскальзывает с кровати и преклоняет колени, опустив голову.

– Я хотел сказать, Гарт Грейнс к вашим услугам.

Веспер обнимает меч и прижимается щекой к клинку.

– Ты смог! Ты его вылечил! Спасибо!

Глаз раскрывается шире, серебряные крылья изумленно замирают и напряженно дрожат. Затем тянутся к ее плечам – да там и остаются.

Тысячу сто пять лет назад

Немногие нынче ходят на старую шахту, а те, кто ходит, совершают ошибку. Она говорит, что лучше бы им вернуться домой, но они настаивают, ибо желают овладеть ее силой. Массасси убивает их всех, одного за другим. Это не входит в ее намерения. Она этого даже не хочет. Она надеется, что уж в этот раз точно получится, что усилители наконец-то стабилизируются. Но нет. Под ее серебряными пальцами сущность распадается, от человека остается только пустая оболочка – очередной повод для ночных кошмаров.

Однако младенцы подрастают.

Материнство дается Массасси непросто. Ее бесят их несамостоятельность, их тупость, их постоянный ор. Ей безумно хочется их изменить, подчинить их волю, но она опасается, что подобное вмешательство ослабит их дух и помешает будущему росту.

Вместо этого она взывает к разуму и повышает голос – причем последнее происходит гораздо чаще. Каждый день она отводит их в то место, где искажается мир, и проверяет их чувствительность. Каждый день – безрезультатно.