Зловещая тайна

Кэролайн выпустила из рук полы пеньюара и попыталась оторвать его пальцы от своего рта.

- Не правда... - только и смогла она выговорить, когда внезапно лорд Брекон привлек ее к себе.

- Неужели только поцелуями можно заставить тебя замолчать? - спросил он.

Он с силой прижал ее к себе, нашел ее губы и начал целовать. Его неистовые, безумные поцелуи терзали и ранили ее губы. Это было мучительно, ей казалось, что его губы ранят саму ее душу, потому что она чувствовала в них одну лишь жестокость и вожделение, жажду телесного наслаждения.

Они ранили ее и причиняли ей боль, проникавшую в самые тайники ее души. Они парализовали ее волю, так что она не могла сопротивляться, но, сломленная и почти бездыханная, могла только смириться.

Кэролайн хотела закричать, молить его не лишать ее последней иллюзии, остатков веры в его любовь, но голос отказал ей. Неумолимая жестокость его объятий лишила ее сил. Она была близка к обмороку, когда услышала его слова:

- Так как же Риверсби целовал тебя? Вот так? И так?

Его губы снова завладели ее ртом и затем до боли впились в ее шею.

Резким движением он разорвал на ней рубашку и прильнул губами к ее груди.

Внезапно нечто вроде крика или стона сорвалось с его губ, и в стоне этом слились боль и торжество.

- Боже, но до чего ты хороша! - воскликнул он низким, глухим от страсти голосом. - Какое мне дело до твоего прошлого? Теперь ты моя.., моя.., моя жена.

Он подхватил ее на руки и высоко поднял. Пламя осветило его лицо искаженное, одержимое, как показалось ей, лицо человека, испытавшего неимоверные страдания и превратившегося в дьявола.

Она вскрикнула, охваченная никогда не испытанным ею доселе страхом, когда он понес ее через комнату в тень полога огромной постели.

- Вэйн! Вэйн! - взмолилась она. - Не мучай меня.

Я люблю тебя. Пощади меня, Вэйн.

Слова, сорвавшиеся с ее израненных губ, были едва слышны, но он, очевидно, услышал их, потому что внезапно остановился, глядя на нее. Она лежала у него на руках, голова ее была запрокинута, порванная рубашка не скрывала ее наготы, пеньюар волочился по полу.

- Прошу тебя, Вэйн, пожалуйста! - прошептала Кэролайн, всхлипывая, как испуганный ребенок.

Неожиданно, настолько неожиданно, что она в ужасе закричала, он оторвал ее от себя и бросил на постель.

Она беспомощно упала на мягкие подушки. Пробормотав что-то, чего она не могла разобрать, он отвернулся и вышел.

Глава 10

Войдя к ней утром, Мария застала Кэролайн за письменным столом. Когда Мария поставила рядом с ней чашку шоколада, Кэролайн сказала:

- Возьми это письмо, и пусть грум немедленно доставит его в Мэндрейк. Я не хочу, чтобы миссис Эджмонт узнала о моем замужестве из других источников раньше, чем я сама сообщу ей об этом.

Мария всхлипнула.

- О, миледи, - произнесла она, и Кэролайн с удивлением увидела у нее на глазах слезы.

- В чем дело, Мария? Что тебя так огорчило?

- Я не из-за себя огорчилась, миледи, - отвечала Мария, - а за вашу светлость.

- Но почему? Что случилось?

- Я кое-что сейчас услышала, - отвечала Мария, утирая глаза.

- Что же? Скажи мне! - приказала Кэролайн.

- Камердинер его светлости мне сказал...

Бледное лицо Кэролайн совершенно побелело:

- Что-то случилось с его светлостью?

- О нет, миледи, ничего серьезного. Но я так удивилась, когда услышала, что его светлость только что вернулся с прогулки. Камердинер мне сказал, что лошадь ему оседлали вчера поздно ночью и он до сих пор проездил. В конюшне говорят, бедное животное так выдохлось, что его чуть не на руках принесли в стойло.

А я-то думала, миледи, что вы счастливы...

Кэролайн встала и медленно отошла от стола к окну. Немного погодя она проговорила холодно и сухо, так не похоже на ее обычную дружескую манеру:

- Довольно, Мария. Возьми письмо и сделай, как я приказала. Я позвоню, когда ты мне понадобишься.

Обычно Мария протестовала, когда ее отсылали так бесцеремонно, но на этот раз в манере Кэролайн было что-то, не допускавшее возражений. Все еще утирая глаза, Мария вышла, и Кэролайн осталась одна.

Веки се отяжелели от бессонницы, потому что всю ночь она просидела, уставившись в темноту. Ее знобило, и, казалось, она не замечает блеска солнечных лучей, игравших в окнах и заливавших сад.

Она простояла так долго, словно обратившись в камень. Душевная мука, пережитая ею прошлой ночью, притупила в ней все чувства, опустошила ее полностью, оставив лишь сознание полной беспомощности. Сама мысль ее была как бы парализована, и она не знала, сможет ли вновь что-либо почувствовать.

В дверь постучали, но Кэролайн не ответила. Кто-то постучал еще и еще, но, не добившись ответа, удалился.

В этом состоянии отрешенности от всего Кэролайн просидела у себя все утро. После полудня без зова вошла Мария.

- Миледи, позвольте принести вам что-нибудь поесть, - взмолилась она.

- Как хочешь, - безразлично отвечала Кэролайн.

- Вы так заболеете, миледи. Позвольте, я одену вас и вы прогуляетесь в саду, может быть, ваши щечки хоть чуть-чуть порозовеют.

- Нет, я останусь здесь, - возразила Кэролайн.