Зловещий гость

Охваченный этим неодолимым влечением, я начал воровать драгоценности. Благодаря своему ремеслу я имел доступ в дома вельмож и богатых людей и вскоре научился пользоваться малейшими обстоятельствами, чтобы завладевать их бриллиантами. Никакой замок не мог устоять против моей ловкости и искусства, и мало-помалу я сумел вернуть себе большую часть сделанных мною вещей. Но и это меня не удовлетворило! Прежний голос, точно издеваясь надо мной, опять зазвучал в моих ушах. Мне постоянно слышалось: «Твои уборы носят мертвые!»

Страшная, неодолимая ненависть вскипала в моей душе против всех, для кого я работал. Каждого мне хотелось убить во что бы то ни стало, и хотелось так, что иногда я сам ужасался этой возникшей во мне страсти. Тогда я купил этот дом. Сделка сблизила меня с продавцом, и как-то раз, решив обмыть покупку, мы сидели в этой комнате за бутылкой вина. Наступила ночь, и я уже думал, что пора нам расходиться, как вдруг прежний хозяин дома сказал: «Слушайте, Кардильяк! Прежде чем уйти, я должен сообщить вам один секрет относительно вашего нового дома».

С этими словами он отворил этот вделанный в стену шкаф, надавил пружину в его задней стенке, та отворилась, и мы очутились в небольшой комнате с подъемной дверью в полу. Он ее поднял, и мы оба, спустившись по узкой витой лестнице, остановились перед потайной дверью, выходившей прямо во двор. Пройдя через него до каменной стены, отделявшей двор от улицы, бывший хозяин поднял небольшой, искусно скрытый в камине засов, причем часть стены повернулась на петлях, и открылся небольшой проход. Я покажу тебе эту лазейку, устроенную, вероятно, монахами, чтобы незаметно отлучаться по ночам для своих проказ; нужно заметить, что это здание прежде было монастырем. Итак, дверь эта деревянная и только выкрашена под цвет камня, а снаружи прислонена к ней тоже деревянная, сделанная наподобие каменной, статуя, поворачивающаяся на петлях вместе с дверью. Открытие это меня поразило. Казалось, сама судьба устроила все так, чтобы дать мне возможность совершать мои тогда еще не вполне созревшие замыслы. Незадолго до этого я сделал для одного придворного бриллиантовый убор, который предназначался в подарок оперной танцовщице. Рой адских, невыносимых мук овладел моей душой, едва я отдал свою работу! Владелец убора то и дело вставал перед моими глазами, точно привидение! Страшный голос шептал прежние слова! Шатаясь, я вернулся домой и бросился на постель. Но сон не приходил. Мне все чудилось, как владелец убора ночью прокрадывался с ним к своей возлюбленной. Наконец, не выдержав, я в бешенстве вскочил с постели, накинул плащ, спустился по потайной лестнице и вышел на Никезскую улицу. Тут я увидел, что идет мой злодей. Одним прыжком я кинулся на него и убил ударом кинжала в сердце.

Сокровище было в моих руках. Неизъяснимый покой и счастье воцарились в моей душе, едва я окончил это дело. Мучивший меня призрак исчез, и проклятый голос перестал нашептывать свои дьявольские советы. Тут я понял, что мне остается или следовать тем путем, который указывала мне моя злая звезда, или погибнуть. Теперь ты знаешь все, Оливье! Не думай, что, принужденный к таким поступкам, я забыл о сожалении и милосердии, присущих человеческой душе. Ты видел сам, как неохотно я отдаю свою работу и как упорно отказываюсь делать что-нибудь для лиц, чьей смерти не желаю. Иногда даже, поборов жажду убийства, я стараюсь только оглушить врага ударом кулака, лишь бы завладеть своей драгоценностью».

Окончив свою исповедь, Кардильяк отвел меня в свою кладовую и показал собранные им драгоценности. Ручаюсь, что такого собрания нет у самого короля. К каждой вещи прикреплена бумажка с надписью, для кого вещь была сделана, а также в какой день и каким способом – воровством, грабежом или убийством – возвращена обратно.

«В день твоей свадьбы, – продолжал Кардильяк глухим и мрачным голосом, – ты должен будешь поклясться мне с рукой, положенной на Распятие, в том, что после смерти превратишь все эти драгоценности в порошок способом, которому я тебя научу. Я не хочу, чтобы кто-либо на свете, а меньше всего Мадлен и ты, владел этими купленными ценой крови вещами».

Опутанный сетью жестоких злодейств, подавленный чувствами любви и отвращения, счастья и ужаса, я стал похож на того приговоренного к вечным мукам, которому постоянно улыбался светлый ангел, когда сатана рвал и душил его своими когтями, так что ангельская улыбка только отягчала его мучения. Мысль о бегстве и даже самоубийстве часто приходила мне в голову, но Мадлен! Вы можете строго порицать меня, сударыня, за мою слабость, за мое бессилие побороть страсть, приковавшую меня к преступнику, но разве я уже не наказан слишком жестоко тем положением, в котором теперь нахожусь?