Злые белые пижамы

Вернувшись за стол, мы объяснили, что случилось. Девушки сказали: «Это ужасно.» Ни у кого не возникло предложений.

— Что там с ним будет? — спросил я Патрика.

— Наваляют, возможно.

— Но мы ж не знаем, так?

— Нет.

— Надо было дать им его забрать, — сказал я, чувствуя гораздо меньше невмешательства, чем это прозвучало. — Надо было дать им его забрать. Мы ничего не могли поделать. Нас вполне могли прирезать в этой суматохе.

Патрик прикурил еще одну сигарету и спокойно глотнул джина.

«Что мы собираемся делать? — спросил я. Я огляделся вокруг. По клубу было рассеяно около четырех или пяти иностранцев. — Мы могли бы заручиться поддержкой. Сформировать отряд гайдзин.»

Патрик посмотрел вокруг и потом на меня. Я знал, о чем он думал. Я тренировался каждый день уже пять месяцев. Для чего я тренировался? Для чего? Для этого. Вот к чему все пришло.

«Меня это не слишком радует», — сказал я.

«Да ладно, — сказал Патрик. — Он там один, сам по себе. Мы должны что-то сделать.»

Мы подошли к американцу, парню, который пробил себе путь обратно в клуб вместе с испуганным австралийцем.

«Мы думаем помочь твоему другу», — сказал я.

Американец казалось, нервничал. «Он не мой друг, нет. Я о том, что только встретил его, когда был там снаружи. Я его практически не знаю».

«Ты нам поможешь?» — спросил Патрик, наклоняясь над ним.

Американец быстро взглянул вверх. «Нет, я же говорю, я не знаю парня. Правда не знаю. Извините.»

Мы пошли к столу, где два иностранца разговаривали и пили пиво. Они были примерно моего возраста или немного старше. Я повторил просьбу. Один, англичанин, ответил. Он растягивал слова и судя по всему был пьян: «Меня не парит, понятно? Я пришел сюда тихо выпить и остальное меня не парит». Он взглянул в поисках поддержки на своего друга, который носил каплевидные очки. Друг отвел глаза.

«Это, блять, не наше дело, — продолжил англичанин. — Я видел тех ребят. От них, блять, одни проблемы, — он неловко глотнул пива из бутылки. — И мне плевать.»

Я отвернулся.

— Мы теряем время, — сказал я

— Значит, остаемся только мы.

— Похоже на то.

Я открыл большую деревянную дверь клуба с загробным предчувствием, которое в тот момент, неожиданно затмилось необычным чувством любопытства. Ни капли страха, только невероятное любопытство. Что мы увидим наверху этой лестницы? Что мы будем делать?

Мы поднялись по ступенькам и ступили на многолюдную освещенную улицу. Банда и ее тени окружили нашего австралийского друга. Его лицо было покрыто розовыми пятнами, и его пихали вперед-назад, насмехаясь перед тем как толкнуть его на землю и обработать ногами.

Мы плыли через двадцать или тридцать человек, которые окружали испуганное лицо. Я, словно впервые, обратил внимание на то, каким Патрик был высоким, высоким и расслабленным в униформе учителя Английского — брюках и рубашке.

Лидер банды, главный герой, чья рука пихала несопротивляющегося австралийца назад, носил дреды и шерстяную растаманскую шапочку. Он выглядел оскорбленным.

Не планируя и не советуясь, Патрик тронул японского расту за плечо, вызвав направленный вверх интерес у мужчины, как мне показалось, моложе лет тридцати. У него было несколько неряшливых волосков, произрастающих из подбородка, как у женщины-атлетки, сидящей на стероидах.

В тот самый момент, в нерепетированном отвлекающем танце, я обхватил своей рукой трясущиеся плечи австралийца. «Пора домой», — сказал я голосом, который отложился у меня в памяти на несколько тонов ниже моей обычной речи. «Но они меня не пустят», — пробормотал он. Патрик, с ниспосланным с небес озарением, на которое способны только самые невозмутимые люди, показал глазами на красно-желто-зеленый ямайский значок на отвороте кожаной безрукавки японского расты. «Тебе нравится регги, — начал он на необычно медленном английском. — Мне тоже нравится регги.» Растоподобный настороженно смотрел на говорящего с самим собой хладнокровного англичанина. «Мне нравится регги, — повторил Патрик, — а регги о мире.»

Где угодно на земле этой фразой он скорее всего схлопотал бы по роже. Но Япония была другой страной. «Мир» — сильное слово в Японии.

Все теперь замерло как в стоп-кадре и я больше ничего не слышал, так как шел медленно, очень медленно, заставляя себя едва двигаться и точно НЕ БЕЖАТЬ, по-братски придерживая австралийца за плечи, в сторону стоянки такси, находившейся где-то в тридцати пяти метрах, на Т-образном перекрестка нашей дороги с большей улицей. Там стояла обычная бесконечная очередь из посетителей ночных клубов, ожидающих редкие такси у столба с бетонным основанием. Ночь была темной и мои глаза, шея и затылок горели. Мне отчаянно хотелось оглянуться, посмотреть, разрушено ли заклинание Патрика, высвободилась ли орда и готовится ли она напасть на меня со складными ножами и бритвами. Но я не оглянулся. Я был Орфеем, спасающимся Орфеем — таким, каким он должен был быть.