Злые белые пижамы

— Как интересно, — сказал я. Затем я решил взглянуть на часы. Будучи японцем, он должен был понять этот намек.

— Мне нужно идти, — сказал я и направился к двери.

— И еще одно, — сказал он.

Ну все, решил я.

— Не забудьте вот это, — он передал мне преступную медицинскую карту. — Это очень важно, — сказал он с насмешливым упреком.

Я рванул из больницы бегом, как девятнадцатилетний хулиган. Мне было гораздо лучше, с корсетом или без.

Бэн, как я начал понимать, был одним из естественных подражателей, как те мотыльки, что имитируют птиц, или насекомые, которые похожи на палочки, или мухи, что прикидываются осами. Я был травмирован и соответственно, по велению божьему, он был тоже. Не то, чтобы это прошло через его сознание логическим путем, но все сработало именно так, как только его подсознание подключилось к делу.

На следующий день, во время моего третьего занятия по сейдза, во время броска Бэн неудачно приземлился на свою шею. Занятие вел Шиода-младший, который не проявил особого интереса к происшествию. Бэн со знакомыми слезами, льющимися по лицу подражателя, присоединился ко мне на скамейке наблюдателей. Для Шиоды это было неприятно, и он направил Уилла, который был партнером Бэна, отвезти его в больницу. Я наблюдал за этим в немой агонии. За разговор я бы получил выговор. Резкий комментарий со стороны Толстяка Стумпела, возможно, ничего особенно плохого. А была ли в этом необходимость, следовало ли мне предупредить Бэна, чтобы он пошел в другую больницу? Нет, конечно же, он не настолько глуп.

И все же он был.

Позже, в тот же день, когда я вернулся в Фуджи Хайтс и задрал ноги повыше, просматривая газету в поисках интересного фильма, мне позвонили из больницы.

Будучи подозрительным по натуре, я прикинулся, что меня нет дома, и попросил оставить сообщение. Бэн не только рассекретил меня, но еще и был достаточно глуп, чтобы дать монашкам мой телефон. Я побагровел.

Позже позвонил Уилл. Он посоветовал мне связаться с больницей. Именно он посоветовал Бэну дать мое имя и номер больнице. Какие законопослушные кретины.

— Неужели Бэн действительно решил, что они забыли единственного преждевременно стареющего австралийца, за все время посетившего их больницу, через двадцать четыре часа после того, как это случилось?

— Он почему-то решил, что все пройдет гладко, — сказал Уилл.

— Замечательно. Просто потрясающе. Ну, как хотите, а я звонить в больницу не буду.

— Все должно быть в порядке. Мы объяснили, что это просто недоразумение.

— Просто недоразумение! Это же очевидное мошенничество! Я говорил с австралийским акцентом. Я назвал его дату рождения. Я отвечал на дурацкие вопросы про Мельбурн! Это не просто недоразумение.

— Я считаю, что признание вины — обычно лучший выход из положения.

— Неужели ты действительно так считаешь? Может, тебе ограничиться признаниями о собственных проступках и не касаться чужих?

Это был удар ниже пояса. Уилл был благородным человеком. Когда его девушка забеременела, я посоветовал ему серьезно подумать об аборте. Вместо этого, он женился на ней, и, как ни странно, для него все обернулось хорошо. Ребенок должен был родиться через месяц.

Я не собирался звонить в больницу, как и не собирался отвечать на звонки. И вообще, у этого могла быть и положительная сторона. Я мог подождать, пока нам не отключат телефон за неуплату и не возобновлять подключение. Способ сэкономить денег.

Бэн, при своем высоком росте и напускной крутизне, все еще был двухметровым ребенком. Я не собирался звонить в больницу, как и не собирался снова получать травму. Это стоило бы мне слишком дорого. Я просто не мог себе позволить заболеть. Странно, но эта мысль меня успокоила. Отговорок на будущее не оставалось, я сжег все мосты для отступления посредством болезни.

Несмотря на свои стенания и вялые предупреждения о том, что мы его больше не увидим, Крэйг не только выживал, но и терял вес. С потерей веса тренироваться становилось легче. Еще он был выносливым; способным принимать удары без серьезных повреждений. Как и многие чрезмерно увлекающиеся контактными видами спорта, он выглядел значительно старше своих двадцати двух лет. Он рассказал мне о своей спартанской жизни, когда мы оттирали нескончаемую плесень с душевых стен. Он жил в комнате в съемном доме: «Но я бы переехал жить один в любой момент, если бы мог это себе позволить.» Он работал каждый вечер и в выходные официантом в мексиканском ресторане. У него не было девушки («нет времени»), не было и друзей, насколько я подозревал. Он был вспыльчивым, с трудом открывался людям, но он не был халтурщиком. Во всем додзё он был самым усердным в оттирании плесени в душевых.