Злые боги Нью-Йорка

– Я достал орган. Мы засунули бедного птенчика в мой экипаж и поехали на север, к месту захоронения, но признаюсь честно, едва мы добрались до Мерсер-стрит, как я испытал ужасный приступ паники. Я потратил лишние десять минут, а мадам Марш утверждала, что они могут обернуться катастрофой. Доказательство лежало у моих ног, а свидетель – один Бог знает, кто, мне никогда не говорили, сколько всего детей у нее работает, – на свободе и, вероятно, насмерть перепуган, бедняжка. Я остановился у мусорного бака перед рестораном.

Он замолчал.

– Я… мистер Уайлд, это всегда будет меня преследовать.

Я ему верил. Сложно смотреть на другого свысока, когда и сам не слишком чист.

– Шелковая Марш узнала о том, что вы сделали, от Мозеса и Коромысла. Она не возражала, что тело осталось так близко от ее логова?

– Нет, а если да, она ни разу об этом не упоминала. На следующее утром Шелковая Марш сообщила мне, что пропавший ребенок нашелся. Она сказала птенчику, что Лиам истек кровью и мирно отошел, и что ребенок поверил ей, слава богу. Она справилась с ситуацией, и все вернулось в нормальное русло, сказала мадам Марш.

– Вы знали об этих смертях все, и письма должны были смутить вас, даже если отвлекали от вас внимание, – отважился я. – Напечатали только одно, от «Длани Господней в Готэме» в «Геральд», и вам удалось сохранить спокойствие. Но потом вы получили другое, зловещее и адресованное лично вам, а ведь за этой историей действительно стояли вы. Оно вас испугало. Вы не знали, что с ним делать, и искали меня. Вы понимали, нельзя уничтожить письмо и сохранить при этом чистую совесть. И тут вы увидели Птичку Дейли.

– Да, – с готовностью ответил он, едва не улыбнувшись. – Я никогда не видел ее при солнечном свете, одно удовольствие.

– Вы упоминали при мадам Марш, что видели ее? – спросил я, медленно и осторожно.

– О да, конечно. Припоминаю, я сказал, что она стала очень хорошо выглядеть, очень здоровой, с тех пор как оставила работу у мадам Марш. Вот и всё, не больше.

Я неосознанно улыбнулся. Вероятно, холодной и отвратительной улыбкой, поскольку доктор Палсгрейв взглянул на меня с недоумением. И я немедля стер ее. Лицо доктора немного посерело, и он потер двумя пальцами жилет, где-то в области сердца. Я сразу понял, о чем он подумал. Единственная несочтенная смерть, мерзость, автором которой он быть не мог. Вскрытое тело, прибитое к дверям, а вокруг роятся безумные кресты. Маркас, умерший не ради науки. Маркас, не имевший отношения к дому Шелковой Марш.

– Я знаю, – прервал я его мысли. – Я не могу рассказать вам подробности, но лично прослежу, чтобы преступник заплатил за все.

– Это как-то связано с письмом, которое я вам дал? Мне не хочется даже задумываться о…

– И не нужно. Ему хорошо у меня. Доктор, у меня остался только один вопрос.

– Да?

– Маленький мальчик, известный под именем Джек-Ловкач, однажды заглянул в ваш экипаж, когда вы увозили тело. Вы помешали ему, когда он уже собирался открыть мешок. Перед логовом Шелковой Марш. Что вы ему сказали?

– Поразительно. Вы просто поразительны, мистер Уайлд, я… да, я припоминаю. Не имя, конечно, я его не знаю. И вы правы, он действительно еще не открыл мешок, только дверцу, хотя нагнал на меня такого страху, что я постарел на десять лет. Он сильно недоедал, я так думаю. Жил дикой, варварской жизнью, как все эти мальчики. Я дал ему монету и сказал попросить у хозяйки, в доме, немного хорошего куриного рагу. У мадам Марш отталкивающая профессия, но она держит отличный стол, не стану отрицать.

Я встал и протянул руку.

– Спасибо за вашу честность, доктор Палсгрейв. Простите за такое резкое замечание, но вам нужно прекратить. Никаких тел из борделя Шелковой Марш. Больше никогда.

Он тоже встал и пожал мне руку.

– Я все равно не смогу. Меня подведет сердце. Мистер Уайлд, постойте… вы действительно не собираетесь ничего со мной делать?

– Действительно.

– Нет, пожалуйста, я должен знать – вы сказали, меня выдала Мерси Андерхилл? Но это невозможно. Клянусь вам, она ничего не знала.

К моим губам подкралась улыбка, и сейчас – намного теплее прежней.

– Ее видели, когда она вчера выходила из вашего экипажа. Один птенчик, у него были причины считать вас подозрительной личностью. Наверное, вы с ней вместе часто навещали больных детей. Но она сказала, что человек, которому принадлежит экипаж, не верит ни в Бога, ни в политику. И я довольно быстро подумал о вас.

– Понимаю. Да, понимаю.

Доктор Палсгрейв колебался, заталкивая поглубже свою гордость.

– Мистер Уайлд, задержитесь хотя бы выпить, раз уж я никогда не смогу отплатить за вашу доброту.

– У меня срочное дело, – ответил я, надевая шляпу.

– Разумеется. Я буду рад вам в любой день. Но как вам удастся разгадать то преступление в Святом Патрике? Только дикарь мог сотворить подобное.

– Я вернусь туда, – ответил я.

– И затем?

– Задам один вопрос.

– Один вопрос? Но что же, по-вашему, будет дальше?

– Тогда я получу настоящего убийцу и призову его к ответу, – сказал я, мрачно приподнял шляпу и вышел из его кабинета.