Злые боги Нью-Йорка

Шелковая Марш протянула ему деньги. Она жгла взглядом широкую спину Валентайна, когда тот повернулся к выходу. Мне хотелось задержаться и еще раз спросить ее о пропавших птенчиках-мэб. Узнать, сможет ли она возразить, когда я прибью гвоздями ее ложь. Но тогда она поймет, что я знаю о Птичке. И когда я припомнил дрожащие губы девочки, упорство, с которым она отказывалась назвать имя Шелковой Марш, то передумал.

И я холодно коснулся своей широкополой шляпы и как можно скорее покинул этот отвратительный дом. Я опомнился уже на тротуаре, рядом с двумя босыми и почти одинаково одетыми птенчиками, мрачно ухмыляясь улыбкой безумца. Мой брат – изо рта торчит кусок сигары – подбоченился и философски покачал головой.

– Чертова грязнуха, – заметил он. – Я разочарован в честности населения Нью-Йорка. А ведь я практически содержал ее как божью коровку пару лет назад, догоняешь? И все это время, прямо у меня под носом… Правда, я пил… Ладно, Тим. Есть у меня к тебе один вопросик.

– Да?

– А что именно, – пожелал узнать Валентайн, тыча пальцами в двух птенчиков, которые с широко открытыми глазами стояли на улице в густой и влажной августовской ночи, – ты собираешься делать с этой парочкой?

Глава 10

Пусть каждый родитель, желающий, чтобы его дети получили обучение как человеческие существа, сердцем и духом укрепится в мысли остерегаться единого слова, которое иезуит может заронить в их уши.

Американское общество протестантов в защиту гражданских и религиозных свобод от посягательств папизма, 1843 год

В экипаже птенчики прижались друг к другу. Взгляд Софии непонимающе цеплялся за предметы, как будто она очень давно не выходила из дома. Может, она вообще никогда из него не выходила. А вот Нил прикрыл глаза. Краткое безумие свободы сменилось притупленной молчаливой досадой. Он стер с губ помаду, оставив на рукаве яркий, как рана, след.

– Когда ты попал в то место? – спросил я. – И как?

По обе стороны остренького носика, под веснушками, разлилась краска.

– Только две недели назад. Па каменщик, но он бросил это дело из-за выпивки. Она сказала, ее дом навроде театра, где люди в игры играют и едят всякие вкусности. А я ничо не жрал неделю, только пару яблок из свиного корыта. А потом она не дала мне уйти. Но она не все врала, – вызывающе закончил мальчик, пронзительный голосок дрогнул. – Правду тоже грила. Тушеная рыба была, и стейк хороший. А я думал, ты с баром управляешься, – добавил он; подозрительный, каким, вероятно, и останется до конца своих дней.

Я объяснил. И все это время думал, подходит ли человеку из «медных звезд» желание стиснуть руками стройную шею Шелковой Марш.

– Нил, София, мне нужно задать вам один важный вопрос.

Они молчали. Но Нил, так сказать, навострил уши, и даже София насторожилась сквозь туман лауданума.

– Боюсь, что вашего друга Лиама больше нет. Вы можете сказать, что с ним случилось?

– Он болел, – прошептала София.

– Да?

– Ну, вроде как в легких, – пояснил Нил. – Здорово болел. Сразу было видно, правда. Крепился он, да.

– Я дала служанке пару монет с моих денег и послала ее за клубникой. Он очень любил клубнику. Только лучше ему не стало, – безучастно сказала София.

– А с ним не случилось ничего странного? – спросил я.

– Странного? Ничо странного. Он просто ушел, – ответил Нил, София кивнула. – Скажите, откуда вы знаете про Лиама?

– Я подружился с Птичкой Дейли.

– Птичка Дейли, – улыбнулся Нил и присвистнул сквозь белые кривые зубы. – Симпатичная девчонка. И врет только так.

– Птичка умнее тебя, и она зашила платье моей кукле лучше меня, Нил Корриган, – отрезала София. – Она красивая, и врет тоже красиво. Ничего ты не понимаешь, ты там жил всего две недели. Я рада, что ее мать вернулась.

– Ее мать? – повторил я.

– Мать пришла и забрала ее. Так сказала мадам.

– Ну, это неправда. Но она выбралась, и я этому рад. Я рад, что вы трое выбрались. Ничего лучшего и не пожелать.

София, робко глядя в окно, кивнула. Нил до самого конца поездки молчал. Но сел чуть увереннее, а через две-три минуты немного придвинулся ко мне. Я счел это щедрым даром с его стороны. Большим, чем стоило надеяться.

А Птичка… она мне нравилась. Необычайно. И, несмотря на ее прежнее вранье, никто бы не поверил в существование человека в черном капюшоне, если бы не доказательство – двадцать вполне вещественных трупов.

Мы выбрались из экипажа перед собором Святого Патрика. Мне представлялось, что попасть внутрь после полуночи окажется непросто. Но мне не пришлось противостоять гигантским безликим камням и запертому входу, поскольку в окне коттеджа позади собора горел свет. Я постучал в скромную, но хорошо сработанную дверь домика отца Шихи, рядом стояли грязноногие птенчики. София, услышав приближение шагов, испуганно вскрикнула, как колокольчик дверного звонка.