Злые боги Нью-Йорка

Я сильно прикусил губу, когда он ушел. Размышляя о бесполезных людях и о людях, которые для чего-то пригодны. Но мне пора идти. Прежде чем я встречусь с Мэтселлом, мне нужно отыскать Мерси, и я прекрасно знал, куда она уходит, когда хочет успокоиться. И вот я надвинул на лоб шляпу и покинул место происшествия. Владелец недвижимости суетливо убирал кучу сосновых веток от своего драгоценного имущества. Окончательно доказывая, по крайней мере, на мой взгляд, границы пригодности этого человека.

Я подъехал к Вашингтон-сквер с восточной стороны, сказав вознице подождать и что я заплачу ему сверху, когда мы доедем до Гробниц. Я вылез, и меня поразила тишина, как бьющие из окна солнечные лучи. Конечно, мимо неторопливо катились экипажи. Под ногами хрустели засохшие листья. Но множество прочих звуков города исчезло. Люди мало разговаривают на Вашингтон-сквер. Они либо живут в величественных трехэтажных домах, выходящих на парк, либо выходят из сверкающей мрамором Голландской реформистской церкви, либо – с тех пор, как его основали четырнадцать лет назад, – они студенты Нью-Йоркского университета и читают так, будто от этого зависит их жизнь. Есть что-то успокаивающее в треугольнике церкви, университета и деревьев, даже при янтарном дневном свете. И вскоре я заметил Мерси. Она сидела на скамейке, держа руки на коленях.

Смотреть на нее, когда она меня не видит, опьяняет, но не в смысле головокружения. Я говорю о той манере, с которой подвыпивший парень в упор разглядывает какой-нибудь крошечный, абсолютно обыденный предмет, приковывающий все его внимание, пялится на единственную соломинку в огромном стоге сена и не желает отрываться от нее. Когда я пьян, то часами могу говорить о тонкостях паромных перевозок, кожей чувствуя прохладную и мутную речную воду. И когда Мерси не знает, что я смотрю на нее, я могу десять минут разглядывать одно ее ушко. Но мне нельзя попусту тратить время. Поэтому я позволил себе только пять секунд полюбоваться одиноким черным усиком на ее шее, который никогда, ни при каких обстоятельствах не соглашался присоединиться к остальной массе волос. Только если совсем прижмет.

– Могу я к вам присоединиться?

Мерси подняла на меня встревоженный взгляд. Правда, не удивилась мне. Похоже, она вообще редко удивлялась моему появлению. Кивнув, сцепила пальцы и вновь уставилась на листья под ногами.

– О том, что случилось, не скажешь ничего полезного. Я знаю, вы повидали в нашем городе всяких гнусностей не меньше меня. Может, и больше. Вы храбро поступили, хотя мне все же кажется, что вам не стоило в этом участвовать, – сказал я.

Она явно ожидала от меня других слов. Ямочка на подбородке чуть опустилась.

– Я хотел убедиться, что с вами все хорошо, – пояснил я. – И больше ничего. Я не собираюсь распекать вас, это было бы оскорбительно. И будь здесь Джулиус, он бы тоже поблагодарил вас.

Потом мы оба молчали. Мимо прошел студент, не замечающий жестокостей на юге отсюда. Слишком мешковатая шляпа, слишком торопливый шаг и слишком узкие чулки. Он куда-то торопился и не успевал. Какое потрясающее бедствие, подумал я. Прекрасное несчастье. Непосредственное, неотвратимое и вскоре позабытое. Нам нужно больше таких бед. Вроде пригоревшего ужина или насморка в неподходящий момент. Я страстно желал преодолевать эти бесчисленные маленькие и терпимые беды вместе с девушкой, сидящей рядом. А больше мне почти ничего не нужно. В конце концов, имей я средства кормить ее, чем ей захочется, и одевать, как ей нравится, я сам вполне могу прожить на слабом пиве и искусно-уклончивых замечаниях.

Но мне нечего добавить к своей фамилии, кроме значка, звезды с погнутым лучом. И мне нужно отправляться в Гробницы. У меня даже нет времени дожидаться, когда она заговорит со мной.

– Вот что я думаю, – наконец произнес я. – Интересно, пока я не ушел, о чем думаете вы?

– До вашего прихода? – мягко спросила она. – Или сейчас?

– Как захотите.

Смутная, неверная улыбка, фарфоровая чашка с легчайшим намеком на трещину.

– Мистер Уайлд, вы когда-нибудь думали о Лондоне?

После слова «Лондон» я понял: она тоскует по матери. Так же, как ее мать тосковала по Лондону. Томас Андерхилл встретил свою будущую жену в Англии, приехав туда с аболиционистской миссией. Думаю, с ними там случилось какое-то ужасное происшествие. Достаточно ужасное, чтобы навсегда изгнать их оттуда. Должно быть, они чувствовали себя неудачниками, эмигрировав в Штаты. По крайней мере, Оливия Андерхилл успела увидеть с этой стороны океана волну эмансипации, прокатившуюся по всей Британской империи. Мне было пятнадцать, когда все газеты завывали об ней на первых страницах. Нью-Йорк, конечно, свободный штат, но один только Бог знает, увидим ли мы когда-нибудь эмансипацию в Америке.

– Вы имеете в виду именно Лондон или… какие-то места далеко отсюда?

Мерси беззвучно усмехнулась.