Злые происки врагов

Я была сама покладистость. Взяла снимок, вежливо поблагодарила, попрощалась и удалилась, разумеется, прихватив с собой Лешу.

— Ну и как тебе показалась Жердочкина? — спросила я его после того, как вернула сообщникам ключи, выдала денежное вознаграждение и пообещала отметить в рапорте их героическое содействие. — Похоже, что звонила она?

Леша — человек осмотрительный, к скоропалительным выводам не склонный.

— Не знаю, — сказал он, почесав в затылке. — Вела она себя как-то странно. Нервничала. Но, может, она вообще со странностями?

— Ну, вспоминая впечатления многолетней давности, не без того. К примеру, она никогда не смеялась, не болтала о пустяках и, упаси бог, не хулиганила. Если подумать, она вообще никогда не вела себя, как нормальный ребенок. Не прогуливала уроки, не выбегала на переменах на школьный двор поиграть, не списывала и не давала списывать на контрольных. Зато была бессменным председателем совета пионеротряда, а потом и комсоргом. Толкала политически грамотные речи, даже если никого из «старших товарищей» не было в пределах слышимости. Ясное дело, сверстники считали, что она «с приветом».

— Так, может, в этом все дело? Раз в классе ее не любили, вполне понятно, что твое появление и эта затея с юбилеем ей неприятны.

— Леша, где у тебя глаза? Разве это было простым проявлением неприязни? Она испугалась, или я ничего не понимаю в людях. Кстати, я бы не сказала, что ее так уж не любили в классе. Скорее, относились, как к деревенскому дурачку, — посмеивались, но беззлобно. Друзей у нее не было, это верно. Но и врагов — тоже.

— А у тебя какие были с ней отношения?

— Пожалуй что никаких. Не знаю, обменялись ли мы с ней хотя бы сотней слов за все годы учебы. Впрочем, нет, я не права. Однажды, не помню уж, по какому случаю, Жердочкина пригласила нас с Надькой зайти к ней домой. Вах, как же я могла забыть о таком памятном событии! Мы с Надеждой прямо обомлели, когда попали в квартиру. Помнишь, тогда, в семидесятые годы обстановка у всех была стандартная, как кирзовые сапоги. Одинаковые мебельные гарнитуры, «стенки», кухни из ДСП в белом пластике… Ну, у кого-то, может, буфеты со столами еще от бабушек остались, а так все с одного конвейера. Так вот, у Жердочкиных в квартире было, словно в музее. Какие-то расшибенные столики на гнутых ножках, куранты напольные, бронзовые статуэтки-канделябры, китайский фарфор, голубая спальня… Нас напоили необыкновенно душистым чаем со швейцарским шоколадом, и там я впервые в жизни увидела кокосовый орех и попробовала манго.

— Родители из партийной номенклатуры?

— Нет. Мама Жердочкиной директорствовала на продуктовой базе. Кстати, буржуинская роскошь была не единственным нашим потрясением в тот день. У Гали, польщенной нашей реакцией на ее хоромы, поднялось настроение, и она разговорилась, наверное, впервые в жизни, даже поделилась своими планами на будущее. Программа по пятилеткам выглядела так: закончить школу с медалью и поработать годик-другой в райкоме комсомола, потом — Лумумбарий и вступление в партию, потом — ВПШ и, наконец, руководящая должность, все равно какая. Заметь, девчонке было четырнадцать лет! Мне доводилось встречать людей, мечтающих о довольно экзотических профессиях, например, каскадера, дегустатора, зверолова… Но никогда ни до, ни после того я не слыхала, чтобы подросток мечтал о карьере руководителя общего профиля. Интересно, как отразилась на ее замыслах перестройка? Как Жердочкина приспособилась к новой реальности?

— Судя по нынешнему благосостоянию, неплохо, — сказал Леша. — Квартира в элитном доме в центре, домработница…

— Средний класс, — заключила я. — Маленький собственный бизнес или высокооплачиваемая работа в крупной фирме. Вечером позвоню, уточню. Только мечты ее были дерзновеннее.

У Веденеевой нам не открыли. Я долго звонила, прислушиваясь к тишине за дверью, и в конце концов смирилась.

— Наверное, никого. То ли все на работе, то ли в отпуске. Думаю, ждать не имеет смысла. Проще связаться с Таткой. Пусть узнает у своего бывшенького, в Москве ли его кузина.

И мы поехали по последнему адресу — в Марьино, к Ольге Манихиной.

— Я ее практически не помню, — рассказывала я Леше по дороге. — В памяти остался только размытый образ. Тихая, незаметная девочка с худосочными русыми хвостиками. Когда она отвечала у доски, учителям приходилось подходить вплотную и склонять ухо к ее губам, иначе слов было не разобрать. Других характерных черт, как ни стараюсь, припомнить не могу. Чем она увлекалась? С кем дружила? Никаких проблесков. Наверное, дружила с Таткой, раз позвала ее на новоселье.