Злые самаритяне. Миф о свободной торговле и секретная история капитализма

Волатильность и процикличность международных финансовых потоков приводят к тому, что даже такой энтузиаст глобализации, как профессор Джагдиш Бхагвати, предупреждает об опасностях так называемого фана­тического международного финансового капитализма^{118}. Даже МВФ, который в течение 1980–1990-х годов подталкивал развивающиеся страны к открытию рынков капитала, недавно изменил свою риторику по этому вопросу, практически перестав выступать в поддержку этого процесса^{119}. Сейчас организация признает, что «преждевременное открытие баланса движения капитала... может пойти во вред, поскольку структура поступлений может стать неблагоприятной, и страна станет уязвимой для резкой приостановки движения денежных средств или перенаправления их потока»^{120}.

Мать Тереза иностранного капитала

Поведение международных финансовых потоков (займов и портфельных вложений) резко контрастирует с поведением прямых иностранных инвестиций. Последние в 1997 году составляли 169 миллиардов долларов для развивающихся стран^{121}. Несмотря на финансовую нестабильность в развивающемся мире, с 1998 по 2002 год этот показатель даже чуть повысился — в среднем до 172 миллиардов в год^{122}. Помимо стабильности, прямые иностранные инвестиции, как считается, приносят не только деньги, но и много других вещей, способствующих росту экономики. Сэр Леон Бриттан, бывший британский комиссионер Евросоюза, так охарактеризовал ситуацию: «Прямые иностранные инвестиции — это источник дополнительного капитала, вклад в здоровый внешний баланс, основа повышения производительности, дополнительной занятости, эффективной конкуренции, рационального производства, переноса технологий и источник управленческих ноу-хау»^{123}.

Таким образом, выгоды от прямых иностранных инвестиций выглядят совершенно очевидными. Они стабильны, в отличие от других форм притока иностранного капитала. Более того, они не только приносят деньги, но и повышают производительные способности, поскольку влекут за собой более передовую организацию работы, навыки и технологии. Неудивительно, что прямые иностранные инвестиции едва ли не обожествляются — их считают чуть ли не «матерью Терезой иностранного капитала», как однажды иронически заявил Габриэль Пальма, известный чилийский экономист, мой бывший учитель, а ныне коллега по Кембриджу. Но и прямые иностранные инвестиции имеют свои ограничения и несут некоторые проблемы.

Во-первых, хотя прямые иностранные инвестиции и оставались очень стабильными во время финансового кризиса в развивающихся странах в конце 1990-х — начале 2000-х, это правило не стоит распространять на все периоды и страны^{124}. Если в стране открыты рынки капитала, прямые иностранные инвестиции быстро становятся «ликвидными» и могут тотчас покинуть ее. Как указывается даже в публикации МВФ, иностранная дочерняя компания может использовать свои активы, чтобы взять ссуду во внутренних банках, обменять деньги на иностранную валюту и вывести их; родительская же компания может отозвать внутрихозяйственный заем, выданный дочерней (это тоже считается прямой иностранной инвестицией)^{125}. В крайних случаях большая часть выданных прямых иностранных инвестиций может уйти по таким каналам, что мало укрепит позиции страны-получателя в области валютных резервов^{126}.

Также прямые иностранные инвестиции не всегда служат стабильным источником валюты. Они могут оказать даже отрицательное влияние на валютные резервы страны-получателя, поскольку не только приносят деньги, но и создают на них дополнительный спрос (например, при импорте сырья и оформлении иностранных ссуд). Конечно, они могут (но не всегда) создать еще один приток валюты в результате экспорта, но получит ли страна больше денег, чем потратит, — вопрос спорный. Вот почему многие стремятся контролировать доходы и расходы в иностранной валюте тех зарубежных компаний, которые совершают инвестиции (например, какую часть товаров необходимо направлять на экспорт, какую долю сырья требуется приобретать на местах)^{127}.