Злые вихри

Вѣдь, это такъ просто, такъ понятно. Настоящая чистая любовь непремѣнно дастъ счастье, она скрашиваетъ собою все, при ней безсильны всякія бѣды... А онъ тоскуетъ.

Значитъ, ему надо уйти отъ нечистой любви, надо вернуться къ дочери, жить для нея -- и тогда, мало-по-малу, всѣ бѣды отойдутъ отъ него, и онъ отдохнетъ, найдетъ если и не полное счастье, то, по крайней мѣрѣ, гармонію духа...

Это былъ почти бредъ. Это было невѣдомо откуда приходившія, невѣдомо какъ рождавшіяся мысли. Нина сама къ нимъ прислушивалась, какъ къ чьему-то чужому, звучавшему въ ней голосу...

Эти мысли ее, наконецъ, убаюкали; но и въ сновидѣніи мелькали ихъ обрывки и вмѣстѣ съ ними мелькало утомленное и милое ей лицо Аникѣева съ устремленными на нее, полными вдохновенія и просящими счастья глазами.

Она проснулась поздно, совсѣмъ успокоенная, освѣженная, и опять думала объ Аникѣевѣ; но ужъ совсѣмъ иначе. Она думала не о душѣ его, а о земныхъ его дѣлахъ, объ его разореніи. Она рѣшила, что въ воскресенье непремѣнно узнаетъ обо всемъ этомъ, какъ можно подробнѣе.

«Не о хлѣбѣ единомъ живъ человѣкъ,-- говорила она себѣ: -- но и безъ хлѣба жить на землѣ невозможно»...

Вопросъ о «хлѣбѣ» навелъ ея мысли на совсѣмъ иной предметъ. Она вспомнила про Ольгу Травникову и почувствовала внутри себя упрекъ совѣсти. Вѣдь, все это время она не покидалась съ Ольгой. Правда, она два раза писала ей, но въ отвѣтъ получила только одну записочку на Страстной.

Въ этой записочкѣ не было ничего особеннаго, однако, Нина прочла между строкъ что-то неладное, и не по отношенію къ себѣ, нѣтъ. Ольга ничуть на нее не сердится за ея внезапное исчезновеніе. Вотъ она даже выразила радость, и навѣрное искренно, что Нина такъ хорошо устроилась. Нѣтъ, съ ней самой, съ Ольгой, должно быть творится что-то странное.

«Нечего сказать, хороша я,-- подумала Нина: -- видно я болтунья, хвастунья и ничего больше!.. Говорила тетѣ, что стану помогать своимъ дорожнымъ товарищамъ -- и только, значитъ, хвасталась!.. Вѣдь, и Ольга такой же мой товарищъ, а я о ней забыла»...

Маленькая княжна рѣшила немедленно же ѣхать на Васильевскій островъ и объявить объ этомъ теткѣ.

Марья Эрастовна, подумавъ, дала свое согласіе.

-- Только ты поѣзжай въ каретѣ, я велю закладывать. Да смотри, не засиживайся тамъ... нечего! Еще эти неучи тебѣ какія-нибудь дерзости надѣлаютъ... Пусть ужъ лучше эта твоя госпожа Травникова, коли тебя любитъ, сюда приходитъ. Я ее помню у васъ тогда она была такая скромная дѣвушка... Кстати, вотъ и посмотрю -- какія такія нынче ученыя дѣвицы да толстовскія сектантки бываютъ. Слыхать о нихъ слыхала, а видать не приходилось.

XXVIII.

День былъ такой ясный и теплый, весеннее солнце стояло высоко на небѣ, все казалось Нинѣ такимъ оживленнымъ, бодрымъ, веселымъ. Когда ея карета остановилась у воротъ многоэтажнаго дома на Васильевскомъ островѣ, этотъ домъ, темный, страшный, таинственный въ ту ненастную и навсегда памятную ночь, теперь глядѣлъ спокойно и даже привѣтливо рядами своихъ вымытыхъ къ празднику оконъ.

Маленькая княжна выпорхнула изъ кареты и храбро вбѣжала въ ворота, ничего не боясь, никакихъ старшихъ и младшихъ дворниковъ. Однако, высокая крутая лѣстница, на которую тогда она не обратила никакого вниманія, теперь представилась ей во всей своей неряшливости и совсѣмъ ей не понравилась.

Дѣвочка Саша отворила дверь и, увидя княжну, вытаращила большіе круглые глаза, разинула во всю ширину ротъ, показывая два ряда крѣпкихъ и бѣлыхъ зубовъ.

-- Ахъ, барышня, это вы-съ,-- радостно взвизгнула она:-- пожалуйте-съ. Наша барышня дома, только онѣ очень нездоровы,-- прибавила она все съ тѣмъ же сіяющимъ лицомъ.

-- Больна она?!-- встревоженно проговорила Нина и хотѣла скорѣе пройти къ Ольгѣ, но остановилась.

-- Съ праздникомъ, Саша, Христосъ Воскресе!-- сказала она, приподняла вуаль и потянулась, чтобы похристосоваться съ дѣвочкой.

-- Ахъ-съ, барышня... во истину-съ,-- взвизгнула та, а потомъ, съ видимымъ восторгомъ, бережно чмокнула Нину.

-- Вотъ, милая, возьмите на красное яичко.

Нина всунула ей въ руку зеленую бумажку.

-- Покорно благодаримъ-съ. Ахъ-съ, барышня, пожалуйте-съ!-- заметалась, совсѣмъ ужъ себя не помня, Саша, отворяя дверь.

Нина вошла. Но въ первой комнатѣ Ольги не было. Тогда она подошла къ маленькой спальнѣ.

-- Кто это? Нина? вы?.. Я раздѣта, лежу, да ужъ все равно, это не суть важно... входите,-- отозвалась Ольга.

Княжна вошла въ грязную, еще болѣе запыленную чѣмъ прежде комнату и увидѣла свою пріятельницу, лежавшую на кровати. Она подбѣжала къ ней и остановилась, пораженная перемѣной, происшедшей съ Ольгой за это короткое время. Она пожелтѣла и похудѣла такъ, что на нее жалко было смотрѣть. Глаза ввалились и были обведены темными кругами.

-- Милая, что съ вами, вы очень больны?-- испуганнымъ голосомъ, наклоняясь къ ней и цѣлуя ее, шепнула Нина.

-- Какъ видите,-- съ печальной усмѣшкой отвѣтила та, прикасаясь къ Нининой щекѣ сухими губами.

-- Да что-же такое? Давно ли? Былъ-ли у васъ докторъ? Отчего вы мнѣ не написали или не прислали Сашу? Господи, если-бъ я знала.