Злые вихри

-- Все это такъ, тетя,-- отвѣтила ей Нина.-- мнѣ, вотъ, и самой здѣсь тяжело...Только я все-же сдѣлаю то, что надо. Вѣдь, эта несчастная Ольга совсѣмъ одна, она одна на цѣломъ сьѣтѣ, у нея никого нѣтъ, и если я не буду при ней, пока она не поправится... да она умретъ отъ отчаянья въ своемъ одиночествѣ! Наемная сидѣлка не дастъ ей того, что могу дать я... вѣдь, я знаю ее съ дѣтства, и она все-же меня любитъ... Я одна еще могу помочь ей подняться послѣ всего этого... Она меня не заразитъ и не испортитъ, а если я не сдѣлаю для нея того, что приказываетъ мнѣ Христосъ -- вотъ тогда я буду очень грѣшна, заражена, испорчена!.. Такъ не сердитесь на меня, тетя, не мѣшайте мнѣ.

Марья Эрастовна соображала и видѣла, что Нина «занеслась», и что съ этой почвы ее не сдвинешь.

-- Ну вотъ что,-- наконецъ, сказала она:-- дѣлать нечего,-- разъ ужъ я имѣла глупость отпустить тебя сюда, сиди тамъ съ нею, а я сейчасъ-же поѣду, отыщу и привезу сидѣлку.

XXIX.

Нина, конечно, поставила на своемъ и, несмотря на присутствіе опытной сестры милосердія, присланной изъ Общины, всѣ дни проводила съ Ольгой. Она уѣзжала домой только поздно вечеромъ, когда больная засыпала.

Не только чувство нравственной брезгливости относительно Ольги, безслѣдно прошло въ маленькой княжнѣ, но она испытывала теперь къ этой несчастной дѣвушкѣ почти материнскую нѣжность. Она подолгу ласково глядѣла на нее ясными синими глазами, совсѣмъ по-дѣтски улыбалась ей, а когда Ольга начинала говорить и волноваться, закрывала ей ротъ рукою и требовала безусловнаго повиновенія.

-- Милочка, лежите спокойно и молчите,-- объявляла она:-- а то я разсержусь не на шутку и уѣду!

Она ужъ видѣла и чувствовала, что ея присутствіе, ея ласковый голосъ, улыбки, всякое ея движеніе доставляютъ Ольгѣ удовольствіе, развлекаютъ ее, отводятъ отъ мрачныхъ мыслей.

Самое тяжкое въ положеніи Ольги теперь, дѣйствительно, было одиночество, сознаніе покинутости, и вотъ это-то сознаніе стихало и забывалось отъ прикосновенія Нины...

-- Ну что? какъ сегодня? лучше?-- спрашивала княжна по утрамъ, входя въ первую комнату и снимая шляпку.

-- Конечно, лучше,-- добродушно улыбаясь, отвѣчала ей толстуха «сестра», съ первой-же минуты влюбившаяся въ «эту милушку, эту умненькую «золотую куколку», какъ она называла ее и Ольгѣ, и Сашѣ, и даже Генріеттѣ Богдановнѣ Хазенклеверъ, благородное негодованіе которой уже замѣтно стихло.

-- Конечно, лучше,-- повторяла она:-- только мы ужъ скучать было, начали: вдругъ, молъ, наша барышня-красавица не пріѣдетъ. То и дѣло съ часами справлялись... А теперь, какъ взошло наше красное солнышко, такъ еще лучше будетъ -- въ минутку совсѣмъ поздоровѣемъ...

-- Это я-то «красное солнышко», сестрица? Развѣ я рыжая?-- весело говорила Нина и спѣшила въ спаленку Ольги.

-- Вотъ и я... вы думали, я заспалась? Ничуть! Проснулась я рано и давно ужъ выѣхала изъ дому, только по дорогѣ кое-куда заѣхала,-- щебетала она, цѣлуясь съ Ольгой и гладя ее по головѣ какъ малаго ребенка.-- Вы думаете, я съ пустыми руками? Извините, ошибаетесь, въ трехъ магазинахъ была... Посмотрите-ка!

Она убѣгала въ переднюю и возвращалась съ громадными апельсинами, съ конфетами, съ душистыми цвѣтами...

Бѣдныя, унылыя и закопченныя комнатки сразу оживлялись. Пахло свѣжими цвѣтами, раздавался звонкій смѣхъ Нины. «Сестрица» молодѣла и принималась разсказывать дѣвушкамъ разныя интересныя вещи. Она многаго навидалась на своемъ вѣку и даже «была на войнѣ».

Кончалось тѣмъ, что Ольга, сначала молчаливая и разсѣянная, мало-по-малу заинтересовывалась -- и сама смѣялась. Въ такихъ пріятныхъ бесѣдахъ «о страшномъ, съѣстномъ и домашнемъ» проходилъ весь день.

Пріѣхавъ утромъ въ воскресенье, Нина застала Ольгу сидящей на диванчикѣ, въ первой комнатѣ. Она была еще очень слаба; но глаза стали совсѣмъ живыми. Въ этотъ день Нина не осталась до вечера, а уѣхала къ обѣду домой, уѣхала на свиданіе съ другимъ «больнымъ», о которомъ не переставала думать...

Аникѣевъ явился къ обѣду, но такой блѣдный, усталый и, видимо, совсѣмъ разстроенный, что у Нины упало сердце, когда она на него взглянула.

Дѣла его ни въ какомъ отношеніи не улучшились, и каждый новый день только ухудшалъ ихъ. Наканунѣ онъ съ утра поѣхалъ въ Царское и пробродилъ тамъ до вечера, надѣясь такъ или иначе увидѣть Соню. Но онъ не успѣлъ въ этомъ.

Спасительный deus ex machina относительно Снѣжкова тоже оставался ней тѣмъ же, заключаясь въ предложеніи Николая Александровича. А между тѣмъ, Аникѣевъ упорно отгонялъ отъ себя мысль о необходимости разстаться со своимъ любимымъ старымъ гнѣздомъ, завѣщаннымъ ему матерью.

Алина продолжала привлекать его, но каждый разъ онъ уходилъ отъ нея все съ большей и большей тоскою. На душѣ было совсѣмъ противно, и внутреннее недовольство самимъ собою, презрѣніе къ себѣ быстро возрастало. Все это подѣйствовало на его здоровье. Онъ просыпался по утрамъ совсѣмъ разбитымъ. По временамъ сильно болѣло сердце и кружилась голова.