Читаем Злые вихри полностью

Они не замѣтили, какъ кто-то позвонилъ въ передней, какъ отворили двери. Въ гостиную входилъ высочайшій сухой старикъ съ гладко выбритымъ лицомъ и бѣлою, какъ снѣгъ, головой. Благообразный и даже важный, весь въ черномъ и съ черепаховымъ pince-nez на широкой лентѣ, онъ походилъ на отставного министра; но былъ всего-на-всего Иваномъ Ивановичемъ, скромнымъ стряпчимъ, "по гробъ жизни" преданнымъ генеральшѣ.

-- Простите, ваше высокопревосходительство, что я въ столь позднее и неурочное время рѣшился васъ побезпокоить,-- говорилъ онъ, направляясь къ Марьѣ Эрастовнѣ:-- новость есть небольшая по нашему дѣлу, такъ не хотѣлъ тянуть, надо-бы къ завтрашнему утру имѣть отъ васъ инструкціи.

-- И прекрасно, что не теряете времени, Иванъ Ивановичъ,-- отвѣтила ему, вставая, Марья Эрастовна:-- пожалуйста, пройдите, и я за вами...

Иванъ Ивановичъ "прошелъ", а Марья Эрастовна обратилась къ Аникѣеву:

-- Извините, дѣла! Этотъ господинъ какъ захватитъ, такъ не скоро выпускаетъ, человѣкъ онъ обстоятельный... но, вѣдь, вы еще посидите!

Такимъ образомъ Аникѣовъ съ Ниной остались вдвоемъ.

Она подсѣла къ нему поближе, взглянула ему въ глаза и улыбнулась. Въ этой улыбкѣ было что угодно: и безсознательное кокетство, и признаніе въ своей радости, и просьба о снисхожденіи.

-- Вы на меня не сердитесь?-- тихо спросила она.

Аникѣовъ отвѣтилъ ей ласковымъ взглядомъ.

-- Если-бъ и было за что,-- сказалъ онъ:-- развѣ можно сердиться на васъ, когда вы умѣете такъ улыбаться!.. Вѣдь, мы друзья, я такъ и считаю... вы сами мнѣ предложили дружбу... Кажется, у васъ все устроилось, и устроилось хорошо? Я очень радъ за васъ, въ Марьѣ Эрастовнѣ ошибиться нельзя, и я чувствую, это видно сразу, она васъ любитъ.

-- Да, слава Богу, мои дѣла устроились хорошо, и такъ быстро, такъ быстро! Я скоро начну жить, я ужъ отъ всего прежняго отдохнула, и скоро начну жить! А вы вотъ поблѣднѣли... vous etes bien triste, bien fatigué! Это нехорошо и этого не должно быть!

-- Запретите, да такъ, чтобы я не смѣлъ васъ ослушаться,-- съ печальной улыбкой проговорилъ Аникѣевъ.-- Вылѣчите меня,-- je ne demande pas mieux!

-- Чтобы лѣчить, надо знать болѣзнь, а я, вѣдь, ничего не знаю,-- отвѣтила ему Нина.-- И ни о чемъ я не смѣю васъ спрашивать и знаю, что моя навязчивость просто неприлична, что она можетъ васъ навсегда оттолкнуть отъ меня... и непремѣнно я должна знать, отчего вы такой, потому что больше желать вамъ добра и счастья, чѣмъ я желаю, нельзя, нельзя!

Не въ первый разъ слышалъ Аникѣевъ такія слова. Часто его и жалѣли, и желали ему счастья, и увѣряли его въ чистой братской любви и дружбѣ... И когда онъ не хотѣлъ понять, вѣрнѣе, дѣлалъ видъ будто не понимаетъ, что эта чистая любовь и дружба лишь дипломатическая или военная хитрость, на него сердились.

Но тутъ было совсѣмъ не то -- Аникѣевъ чувствовалъ, что къ нему стремится дѣйствительно чистая, юная душа, проснувшаяся для жизни и полная всякой благодати. Онъ ужъ не охлаждалъ себя разсужденіемъ о томъ, что Нина "психопатка". Ему просто вдругъ стало хорошо и уютно съ нею, отъ нея вѣяло на него тепломъ, и ея синіе прекрасные глаза ровно ничего не говорили его чувственности; но много говорили его очень уставшему сердцу. Кто-жъ и пойметъ его, кто-жъ и пожалѣетъ, какъ не такое юное созданіе, еще не успѣвшее умудриться жизнью, еще не научившееся считать и глупостью и пустяками то, отъ чего стонетъ душа бѣднаго художника!..

-- Смотрите-же, не пеняйте потомъ на меня!-- упавшимъ голосомъ, едва слышно, сказалъ онъ Нинѣ.-- Не пеняйте на меня, если моя дружба принесетъ вамъ тягость! Между нами цѣлая бездна... но, можетъ быть, вы и черезъ эту бездну меня разслышите и поймете... Я въ васъ вѣрю, сейчасъ, вдругъ повѣрилъ! И мнѣ не трудно, не стыдно сказать вамъ все, только всего сразу не скажешь. Пока -- знайте одно изъ многаго: есть такое, что мнѣ дороже и ближе всего въ мірѣ, и это самое дорогое и близкое у меня отнимаютъ, губя этимъ и его, и меня...

-- Господи! Что-жъ это такое?-- широко раскрывая глаза и даже блѣднѣя, прошептала Нина.

-- Это моя дочь, моя Соня.

Маленькая княжна нѣсколько мгновеній не могла произнести ни звука.

-- У васъ есть дочь? Вы женаты?-- наконецъ, воскликнула она.

-- Да, я женатъ... только ужъ давно убѣжалъ отъ моей жены... видите, какой я ужасный человѣкъ, какой я неподходящій другъ для молодой дѣвушки...

Она молчала совсѣмъ пораженная. Но потомъ шепнула:

-- Ради Бога говорите все, что можете.

Тогда онъ разсказалъ ей все, что могъ, относительно и Сони, и своего разоренія и той безысходности, въ которую поставили его дѣйствія Лидіи Андреевны, рѣшившейся во что бы ни стало заставить его вернуться къ ной...

-- Это все? Вы мнѣ все сказали?-- почти рѣзко, строго спросила Нина.

-- Нѣтъ, не все... только довольно и этого.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза