Злые вихри

Николай Александровичъ взглянулъ на нее, пересталъ смѣяться и заговорилъ гораздо ужъ серьезнѣе.

-- Ну, вотъ ты и сердишься! Увѣряю, что мнѣ очень тебя жаль, только подумай сама, голубушка, какъ же мнѣ вмѣшиваться во все это! Съ Мишей, тебѣ извѣстно, мы всю жизнь врозь, онъ меня въ свои интимные дѣла никогда не посвящалъ и посвящать, я знаю, не станетъ. Онъ не допуститъ моего вмѣшательства, да и вообще объясняться съ нимъ я не умѣю и не люблю. Мы никогда не понимали и не понимаемъ другъ друга. Я, говоря откровенно, считаю его просто не вполнѣ нормальнымъ, какъ теперь называютъ, психопатомъ... Онъ обо мнѣ невысокаго мнѣнія, и къ этому я совершенно равнодушенъ... А вотъ есть другой вопросъ...

Лидія Андреевна насторожилась.

Николай Александровичъ замолчалъ немного и потомъ продолжалъ:

-- Изъ твоихъ писемъ и такъ, стороною, я узналъ, что онъ совсѣмъ разстроилъ свое состояніе, что Снѣжково заложено, приведено въ крайній упадокъ и, того и гляди, будетъ продано съ молотка. Вотъ это очень серьезно, и объ этомъ я долженъ поговорить съ нимъ. Только не знаю, когда мы увидимся: я былъ у него, не засталъ, написалъ ему, и вотъ онъ до сихъ поръ не ѣдетъ...

-- О чемъ же, собственно, ты хочешь говорить съ нимъ?-- спросила Лидія Андреевна, пристально вглядываясь въ безпокойно бѣгающіе глаза своего beau-frère'а и тщетно стараясь поймать въ нихъ какую-нибудь мысль.

-- Да такъ, вообще, тамъ будетъ видно!-- уклончиво отвѣтилъ Николай Александровичъ и прислушался.

-- Кто тамъ?-- громко крикнулъ онъ.

Вошелъ лакей и подалъ ему карточку. Взглянувъ на нее, онъ молча цередлъ ее Лидіи Андреевнѣ.

-- An nom du Ciel!-- прошептала она, быстро направляясь къ двери въ спальню.

Николай Александровичъ прошелъ за нею, видимо, очень недовольный этой сценой.

-- Богъ знаетъ, что такое!-- говорилъ онъ. -- Хорошо, что отсюда есть дверь въ другой коридоръ... Я прикажу, чтобы вынесли твое пальто.

-- Только ради Бога, ради Бога не говори ему, что я была у тебя... онъ долженъ думать, что я все еще въ Царскомъ!-- умоляющимъ голосомъ шептала Лидія Андреевна.

Онъ ничего ей не отвѣтилъ и вышелъ въ гостиную. Запирая за собою дверъ, онъ увидѣлъ идущаго къ нему навстрѣчу брата.

XXXIII.

Они обнялись, крѣпко поцѣловались и инстинктивно оба одновременно откинулись назадъ, чтобы разглядѣть перемѣну, происшедшую съ ними во время ихъ пятилѣтней разлуки.

Михаилъ Аникѣевъ никогда не спрашивалъ себя, насколько и какъ любитъ онъ брата. Они вмѣстѣ выросли; но уже съ отрочества между ними оказалась такая рознь во всемъ, что они не могли никогда сойтись безъ того, чтобы не поспорить и не разойтись возмущенными другъ другомъ.

Въ то время, какъ Михаилъ, очень хорошо окончивъ университетскій курсъ, предался и въ Россіи, и заграницей своему музыкальному образованію, Николай, лѣнивый малый, къ тому же лишенный способностей брата, просидѣвъ въ университетѣ лишнихъ два года, кое-какъ справился съ выпускнымъ экзаменомъ, уѣхалъ въ деревню, засѣлъ тамъ и, повидимому, не желалъ ничего дѣлать. Онъ охотился, знался съ людьми по большей части необразованными и весьма сомнительной нравственности, изрядно понижалъ и покучивалъ.

Ему очень рано, послѣ смерти отца, досталось родовое Аникѣевское имѣніе, и онъ, подъ видомъ "раціональнаго хозяйничанья", разорялъ его и обезцѣнивалъ самымъ исправнымъ образомъ. "Убѣжденій" онъ былъ не только "красныхъ", но даже "ярко-пурпуровыхъ", гдѣ только могъ сыпалъ фразами изъ подпольныхъ изданій и видѣлъ единственное спасеніе современнаго общества въ его радикальномъ разрушеніи.

-- Надобно доходить до точки,-- кричалъ онъ:-- полумѣры ни къ чему не доведутъ... Все съ корнемъ вонъ; все какъ есть, всю старую чащобу и гниль, такъ, чтобы и пней обгорѣлыхъ не осталось... Только такимъ манеромъ на гладкомъ мѣстѣ и выростать что-нибудь новое...

-- А ежели это новое окажется, опять-таки, никуда негоднымъ?-- иной разъ спрашивали его.

-- Въ такомъ случаѣ и его къ чорту!-- не смущаясь рѣшалъ онъ.-- Когда-нибудь да выростетъ-же и путное!

Спорить съ нимъ было безполезно, такъ какъ онъ не только не принималъ, но и не выслушивалъ никакихъ доказательствъ.

-- Ну и чего вы лѣзете ко мнѣ съ "фактами"!-- останавливалъ онъ собесѣдника.-- Какіе тутъ факты, очень они нужны, нечего сказать! Дѣло не въ фактахъ, а въ принципѣ!

Съ годами такая крайность сгладилась. Николай сталъ утихать и умнѣть. Онъ ужъ ограничивался "приличнымъ и общепринятымъ" недовольствомъ и насмѣшкой. Всѣ принимаемыя мѣры были въ его глазахъ никуда негодными ужъ по одному тому, что онѣ принимались. Обсуждать эти мѣры даже и не стоило, достаточно было презрительно пожимать плечами и фыркать.

Въ этотъ періодъ за Николаемъ Аникѣевымъ установилась репутація весьма неглупаго и либеральнаго человѣка. Деревня и губернскій городъ ему надоѣли, онъ сдалъ въ аренду свое разоренное имѣніе и явился въ Петербургъ искать занятій. Государственную службу онъ все еще презиралъ, а потому одинъ изъ друзей его матери пристроилъ его на югѣ, въ "Обществѣ".