Змеелов

— Зачем здесь стоять? — На ступенях появился маленький усатый летчик. Он четко отщелкал каблуками по ступеням, он все делал четко и встал перед Знаменским, вскинув голову, чтобы в глаза ему заглянуть. — Я тоже решил эту лекцию не слушать. И вашу бы не стал слушать. Почему? А потому, что я сам каждый день себе лекции читаю. Что такое наши мысли, наши размышления? Лекции! Только аудитория не очень большая. Ты — говоришь, ты — слушаешь. Ты — задаешь вопрос, ты — отвечаешь. Ты — объяснял и ничего не понял, ты слушал и тоже ничего не понял. Зачем нам здесь стоять и нюхать пыль? Пошли на Сумбар. — Он не стал ждать согласия Знаменского, твердо взял его под руку, повлек за собой, все вскидывая голову, чтобы видеть глаза очень уж рослого для него собеседника. — Обидел я вас? Зря обижаетесь на такую ерунду. У вас теперь строгая полоса. По трудной тропе идете. Что ни миг, возможен камнепад. Один проскочил, другой проскочил, третий впереди. Тут уж не до комариных укусов, их просто не замечаешь. Все лицо в кровяных насосах, а ты этого не замечаешь, ты на скалы смотришь, на камушки проклятые, не шевельнулся ли какой.

— Очередная лекция? — спросил Знаменский. — Только теперь уж на аудиторию?

— Согласен, говорю, как лекцию читаю. Не умеем мы разговаривать. На поучения все нас тянет. Прости, дорогой.

— Вы кем здесь?

— Так… Вертолетчик. «Орлята учатся летать!‥» А я — учу…

— И я вам интересен? Ползающий…

— И вертолетчики, бывает, падают, и тогда… А вот и Сумбар! Слышите, какой воздух?!

— И воздух слышу и тишину учуял.

— Верно, тут тихо, хотя тут шумно, река с камнями разговаривает. Все притираются друг к другу. Век за веком. А что им век — воде и камням? Мгновение! Это мы на земле кратковременные.

— Мотыльки еще кратковременней.

— Да, им еще хуже. Но у них, наверное, другое летосчисление. Час идет за десятилетие. Как знать, возможно, им повеселей живется, а? Вы женаты, Ростислав Юрьевич?

— Да.

— А я все собираюсь. — Летчик извлек из заднего кармана брюк бумажник, раскрыл его, показывая Знаменскому фотографию очень милой и очень глазастой, а она еще и подвела глаза, девушки, бережно укрытой за целлофаном. Нравится?

— Красивая.

— Именно! Боюсь красивых. Не очень им доверяю.

— Что за проблема? Некрасивых куда больше.

— А некрасивая мне не нужна. Прямо какой-то Гамлет перед вами. Поверите? А годы идут. — Летчик все еще держал перед Знаменским свой пухлый бумажник, любовался хорошеньким личиком, даря эту радость и собеседнику. Любуясь и даже чуть-чуть губами причмокивая, он проговорил, как бы между прочим: — Между прочим, маленькая у меня просьба к вам… — Летчик закинул голову, всмотрелся в Знаменского, даже на цыпочки привстал, чтобы ближе поглядеть ему в глаза. — Вот это письмо… — Летчик достал из бумажника конверт. — Прошу вас передать это письмо Аширу Атаеву…

Сумбар шумел, притиралась река к камням. И век назад тут так было, и три века назад. И кто-то кому-то тут когда-то передавал письмо…

— Почему вы решили, что я знаю какого-то Ашира Атаева? — спросил Знаменский, вдруг почувствовав страшную усталость, плечи, ноги заломило от усталости, и грозным стал шум на реке.

— Я не решил, я знаю. — Летчик так и стоял с раскрытым бумажником, но смотрел он не на фотографию смазливой девушки, а на Знаменского смотрел, вскинув голову.

— Откуда сии сведения? — Знаменский глаз не отводил, но ему это разглядывание летчика было в тягость. — И зачем я вам, учителю орлят?

— Не доверяешь? Это хорошо. — Летчик захлопнул бумажник, но письмо зажал между пальцами, письмо вслед за бумажником не спрятал. — Хорошо, что не доверяешь. Тогда послушай еще одну мою лекцию… Какой день все время читаю лекции, хотя и ненавижу это занятие. Итак, тема лекции… — Он снова взял Знаменского под руку, подвел поближе к воде, к шуму речному, он оглянулся разок-другой, сделав это по-звериному как-то, когда глаза оглядываются будто, а не голова, лицо оглядывается будто, а затылок неподвижен. — О наркотиках будет моя лекция, уважаемый…

— Про мак, может быть, про плантации мака? — спросил Знаменский. — Но его в этих местах сеяли и три века назад.

— В этих местах не сеяли, тут не та роза ветров. Мак очень капризное растение, если разводить его не для пирогов с маком, а для извлечения из него опиума. — Летчик снова глянул-оглянулся, застыв затылком.

— Я, поверьте, не наркоман, Ибрагим Мехти оглы.

— Я — тоже. Ашир, между прочим, раза два попробовал. Он любит до всего дойти сам. Отличный парень. Я учился у него самбо.

— Вот и поговорим о самбо. Я тоже, между прочим, занимался самбо.

— Так, как он? Не думаю. У вас сильные руки, но это руки игрока в теннис. У самбиста железные руки. Вы потрогайте мои. Потрогайте, потрогайте. — Летчик вскинул руку, а Знаменский сжал ее пальцами, чтобы отвязаться. Действительно, рука у маленького летчика была как из железа, пальцы ушиблись.

— Да, натренировались, — сказал он. — Учителю орлят и нужно.