Змеелов. Книга вторая

Среди своих оставленных вещей я нашел нож, разрезал места укуса и выдавил немного отравленной крови. Затем наложил на руку жгут ниже локтя. Хлебнул из фляги с отваром «змеиной травки». А в финале — достал шприц, ампулу антиэфина и вколол себе противоядие. К счастью, в окрестностях старой крепости водились и зимовали исключительно серые эфы. А они менее ядовитые, чем гюрза или кобра. Но все равно из двадцати отпущенных мне природой минут я уже пять потратил.

А впереди еще долгий путь к помощи. Оставив все вещи здесь, среди развалин крепости, я снял плащ и свитер, чтобы они не мешали мне при беге и рванул к городу.

Меня уже колотило, но в первую минуту я пробежал около 500 метров, подскакивая на камнях, как горный козлик. Жить захочешь — побьешь все рекорды. Даже олимпийский бег с препятствиями.

Далее меня стало штормить. Ноги налились свинцом, голова стала как пульсирующее чугунное ядро. Я продолжал бежать, но движения мои все замедлялись. Яд, несмотря на жгут, продолжал распространяться по организму, отравляя кровь, воздействуя на нервную систему. Еще четыре минуты и новый километр остался позади.

Но тут я упал. Поднявшись, я обнаружил, что все мое тело горит. Перед глазами все плывет. Я, пошатываясь, пошел пешком в направлении к Байрам-Али. Через пять минут, пройдя метров 1200, я снова упал. Вот гадство!

Дело происходило как раз недалеко от старого мазара, то есть — кладбища. Как по мне — не очень хорошая примета!

Подняться на ноги мне уже не удалось. Звиздец! Я пополз на четвереньках. А потом, спустя некоторое время — стал извиваться как червяк, преодолевая считанные метры. Изо рта хлынула кровь. Свет померк перед моим взором, густая чернильная тьма охватывала меня со всех сторон. Дело было — швах. Пора выбирать себе надпись на надгробие.

Я выбился из сил, лежа рядом с обглоданным пустыней черепом туранского тигра, хищника, полностью исчезнувшего в Туркмении в конце сороковых годов. На крышке черепа сидела на редкость крупная ядовитая фаланга. Тень, отброшенная ею, делала фалангу еще более внушительной и грозной, чем она была в действительности. Рассвирепевшая фаланга, всем своим видом, показывала, что готовится прыгнуть и вцепиться мне в лицо…

К счастью, за километр человека хорошо видно, хотя он и представляется на таком расстоянии каким-то мурашом. А то, что я трепыхался, привлекло внимание кого-то из туркменских колхозников, возвращавшихся с рынка в Байрам-Али. Ко мне подошли, а поскольку я был хорошо известен в этих местах как урус-джигит, храбрец-змеелов, то меня сразу узнали. Погрузили на ослика и отправили в больницу при санитарной станции Байрам-Али.

Там я немедленно попал в заботливые руки Гюльбешэр. Так как заранее предусмотрел подобный исход своей рискованной деятельности и обо всем договорился. И даже внес некоторый аванс «за беспокойство». А иначе рисковал нарваться на формальное лечение от персонала, который относился ко всему «без особого драматизма».

Мне вливали в вены физраствор. А в сердце делали уколы стимуляторов.

Несколько дней я провел в бреду. На грани жизни и смерти. Меня мучило зверское обезвоживание, так как пить я не мог — организм не принимал воду. Помогали только внутривенные инъекции физраствора. Тело одеревенело. Руку жгло как огнем. Меня сильно тошнило. Пару раз сердце грозило остановиться и его пришлось запускать с толкача. Уколом в область грудины.

Но мой закаленный организм снова справился с смертельным укусом, переварив очередную дозу змеиного яда. Там где другие погибали, я, благодаря своим самодельным прививкам, опять выжил. Но был слаб как младенец. До 20-х числах декабря пролежал в больнице. Все планы полетели к черту.

В Москву мне пришлось отправить через медсестру телеграмму. Для профессора Талызина. Так и так, лежу в больнице, прошу перенести заседание ученого совета на конец января. Форс-мажор — он и в Африке форс-мажор. Не знаю сработает это или нет, но у меня сейчас не было выбора.

Я потерял 20% от мышечной массы тела, лицо заострилось, глаза впали, но перед новым годом я перешел на домашнее лечение. Все планы мои рухнули. Живи я при капитализме, я бы объявил себя банкротом. Посмотрим, что будет при социализме. Со сталинским лицом…

Глава 18

Новый, 1940 год, я встречал безрадостно. Мне надо было после болезни набирать массу тела, но в текущих условиях делать это было затруднительно. Голод все усиливался. Помимо отравленного формалином хлеба, выдававшегося по карточкам, в городе из еды ничего было не достать. Мне помогало лишь то, что после спасения домохозяина семья Хусниэддина в благодарность всегда выделяла мне порцию сушенной кураги и абрикосовых косточек.