— С добрым утром, дружище! — сказал ефрейтор, поклонившись. — Не желаете отзавтракать, или хотите сразу покинуть эти чудные стены?
— Почему вы так вежливы? — спросил он. — Когда казнь? Меня тоже будут распинать за ребра и бедра?
— Помилуйте! — поморщился ефрейтор. — Вас отпускают отсюда — вас ждут!.. Я должен вас проводить… Пойдемте… Хотите умыться?
— Ваш ритуал мне нравится! — воскликнул Миша, вставая на пол и надевая ботинки. — Но я уже готов казниться. Поэтому я бы предпочел умыться непосредственно перед плахой, чтобы блеск топора заставлял мои ноздри расширяться от ужаса и тоски, а члены — трепетать.
— Пройдемте, друг мой, — вежливо сказал ефрейтор, протягивая обе руки в сторону выхода. — Вас давно ждут, но не хотели прерывать сон. Что вам снилось?
— Мне снилось, как я увидел словно некую дверцу, ведущую в черный простор; я потянул за цепь и вылетел отсюда наружу — туда, где я должен быть; там я понял и осознал самого себя, и увидел свою высшую цель; и я прожил много миллионов лет, занимаясь чем угодно и творя другие реальности; а потом я увидел другого истинного бога, но он был глуп и обычен; а потом наступил конец.
— Кайф, — с завистью проговорил ефрейтор, похлопав Мишу по плечу. — Мне же привиделось, что я стоял «смирно» и охранял благородное сборище, которое имело вселенский смысл. Ну, пойдемте? Я прошу вас.
— Хорошо! — крикнул Миша и вышел вон из камеры. Он шел по коридору куда-то вдаль, наблюдая лампочки, вкрученные в потолок, и двери других камер, в которых томились различные узники или арестанты. Ефрейтор шел за ним, стуча своими ногами.
— Послушайте, — вдруг спросил Миша. — А где мои личности, с которыми я общался на политические темы?
— Эх, друг мой, — печально отвечал ефрейтор. — Сейчас бы вы могли о них похлопотать… Но боюсь, что они уже обрублены и представляют мало интереса…
— Ну и хрен с ними, — сказал Миша, продолжив путь. И так они шли и шли, мимо камер, стен и лампочек, и в конце концов коридор кончился, как и все остальное, и большая комната предстала перед этими двумя особями, раскрыв свой простор, словно открытый космос.
— Я сделал! — громко сказав ефрейтор, выйдя вперед. — Это — он? Вот.
— Любимый мой! — крикнул прекрасный девичий голос. — Неужели это ты, неужели ты здесь, неужели это правда? Приди же ко мне, будь со мной, возьми мою руку. Я счастлива, как совершенная звезда.
§
— Миша, я же тебе писала, что найду тебя! — воскликнула Антонина, сделав книксен. — Я освобождаю тебя, пойдем же скорее; там весна, там солнце, там веселое вино и чудеса!
— Нет, негодяйка! — громко сказал Оно, отпрянув. — Я с тобой не пойду; ты заразила меня «концом», и я еле вылечился!
— Как?! — крикнула Антонина, побелев. — Что?! Она перестала улыбаться, ощущая выразительное действие леденящего нервы обвинения, которое ей было только что брошено в лицо найденным любимым. Это было воистину ужасно! Она достала пудреницу, потом положила ее обратно, потом снова слегка улыбнулась и тихо сказала:
— Я этого не знала… Прости меня… Но откуда же… Наверное, это Узюк… Или Семен Дыбченко… Неужели, Аня Дай? Нет, нет, нет… Это — Лоно, это он… Точно… Или Нечипайло…
— Так ты не знала об этом? — дрожащим голосом спросил Миша.
— Да нет, конечно; откуда… Неужели это — "«колец»?! Это очень плохо… Здесь, в тоталитарной зоне, его невозможно вылечить просто так, кроме того, за факт болезни еще и сажают в тюрьму. Но меня-то это не волнует, у меня есть подруги…
— А тюрьма?! — крикнул Миша, не смогря на ефрейтора. Антонина усмехнулась, посмотрев на ефрейтора, который опустил взгляд в пол.