Змеесос

Она подошла к кирпичной стене, воздев по краям руки; закрыла глаза, словно медитируя, или готовясь воспринять высшее, и Миша медленно подошел к ней, как друг, или единственный кавалер, будто собираясь пригласить ее на танец, или предложить руку; и он обнял ее талию и приник к ней телом, и их одежды соприкоснулись, как встретившиеся любовники; и он губами тронул ее губы, которые раскрылись, словно жаждущая блудного сына родная дверь; и нутро их лиц перемешалось, почти растворяясь в объединении; и гениальное физиологическое равенство, присущее лишь поцелую, в отличие от процессов, связанных с похотью и долгом, придало всему этому действию подлинную детскую невинность и очаровательный запретный восторг!
Он целовал ее то бешено, будто старался вернуть к жизни утопившегося друга, то мягко и неслышно — тихим ласковым прикосновением, как икону; то лениво застыв с ней в некоем статусе кво, словно желая остаться в таком положении навечно, то неумело, как порывистый мальчик, не знающий, что делать с разрешенной ему любовью. Она была податлива и агрессивна, и ее губы то превращались в орган любви, то становились лучшей частью гениального красивого лица. Краем своего взора он видел кирпич стены, и любимое плечо в одежде, и все было слишком реально; а кругом была подлинная весна.
Наконец, поцелуй кончился, они счастливо вздохнули, радуясь совершенному поступку и отступили от стены.

— Дальше, — сказала Антонина, взяла Оно за руку, и они пошли вперед по дороге среди деревьев и домов.

— Послушай. — спросил Миша озабоченно. — А ты не заразишь меня снова «копцом», после этого сладкого поцелуя? Хотя я и не могу им заболеть больше никогда, как сказал Яковлев, я все-таки в это не верю.

— Не знаю, — усмехнулась Антонина. — По-моему, он так не передается. Кроме того, возможно, Яковлев прав.

— Куда мы идем? — спросил Миша. — Мне кажется, прав Щоно.

— Нам нужна бодрость. Ты устал в тюрьме, тебе надо приобрести силы. Мы идем в Комплекс Спорта и Физических Игр!

— Отлично! — воскликнул Оно. — Это что-то новое. Я люблю…

— Ну конечно!!! — закричала Антонина и снова стала прыгать и бегать, как недавно родившаяся девица.

Прошло время; ефрейтор сидел на гауптвахте; Миша и Антонина вошли в дверь Комплекса, и Антонина так грозно взглянула на привратника, наслаждающегося своей профессией, что он отпрянул от этой пары с ужасом атеиста, внезапно увидевшего бога.
Они прошли через холл с какими-то людьми, затем свернули направо и вошли в маленькую желтую дверь, оказавшись в коридоре.

— Мы пойдем в свое помещение, — сказала Антонина, решительно устремившись вперед, к свету. — Там только высокопоставленные существа.

В конце концов они пришли в большую комнату, обшитую светлым деревом, с цветами, шкафами и креслами; и в кресле сидел длинный розовощекий человек с большими губами. Увидев Антонину, он вскочил и устремился к ней, как ночная бабочка на лампочку.

— Здравствуй, милая! — громко воскликнул он, пытаясь обнять Антонину, но потом увидел Мишу и смутился.