Змеесос

— Тьфу! — презрительно плюнул Антон ему в рожу. Тут же этот человек бросился на Дзерия и быстрым ударом поверг его на пол. Потом он произвел ряд жутких ударов ногами и руками, в результате которых Дзерия оказался полностью избит и окровавлен, а потом с жуткой улыбочкой достал из кармана опасную бритву и стал осматривать какое-нибудь место на Антоновском теле, которое можно первым покорежить и порезать.

— Назад! — вдруг крикнул начальник. — У нас приказ: расстрелять! А вам, Лебедев, объявляю строгий выговор второй степени.

Человек, похожий на мрачного садиста, с большой неохотой отошел от объекта своих насильственных наклонностей и вытащил большой черный пистолет. Антон Дзерия медленно встал, показав всем свой разбитый рот и искалеченный нос. Вельш с большим страхом смотрел на все происходящее.

— Милый мой, умрем за искусство! — сказал он Антону, но тот только харкнул кровью в угол.

— Ладно, — сказал начальник. — Пора кончать с вами. А ну-ка, к стеночке! А вы, мои ребятушки, доставайте пистолеты и цельтесь ими в жизненно важные точки тела.

Немедленно образовалась классическая, расстрельная картина в этой комнате, напоминающая замечательные ужасы знаменитых казней и гнусных убийств в упор, когда и жертва и виновник событий испытывали нечто поистине запредельное и подлинное, совсем как при первом видении света; и понимали абсолютную убедительность этой прекрасной настоящей минуты, которая наступит прямо сейчас.

— Я… — сказал Артем Вельш и тут же упал, сраженный четырьмя пулями, внедрившимися в его шею, в грудь, в пятку и в живот. Сверху на него свалился ойкнувший Антон, тут же умерший от попаданий в головной или сердечный центр. Четыре секунды спустя скончался и Вельш.

— Свершилось! — гордо заявил начальник и нарочито засмеялся. — Больше нет у вас акциденциалистов?

— Нет, — мягким тоном ответила хозяйка. — Мы все другие.

— Чудно! — воскликнул начальник. — Только я забыл зачесть приказ. Он звучит примерно так: «За выпячивание несущественных сторон реальности, изображение глупостей, общий грязный поклеп на всю действительность в целом и прочий маразм членов объединения «акциденциалисты» расстрелять на месте». Жаль, что они не услышат этих приятных слов. Интересно, кем вы стали, дорогие…

Начальник замолчал, сделал серьезное лицо и даже всхлипнул. Но потом он посмотрел на Мишу Оно и спросил:

— А ты кто такой?

— Я — никто, — ответил Миша, — Я не нашел себя.

— Это запрещено, — сказал начальник. — Все должны кем-то быть. Будь с нами!

— Я не хочу никем быть, — ответил Миша. — Я ничего не помню.

Какой-то маленький серый человек подошел к нему и оказал:

— Я — член общества радующихся самоубийц. Присоединяйся к нам, и ты станешь собой!

— Как? — спросил его Миша, сложив руки на груди.

— Ты видишь окно, ты видишь высоту, прыгни в окно, прыгни отсюда, прыгни… И тебя поддержат.

— Пошел ты! — презрительно сказал ему Миша Оно.

— О, ты! — патетично воскликнул начальник. — Я уважаю твою убежденность, твою смелость, твой долг, твой взгляд! Но ты должен кем-то стать, ты должен быть, ты должен стать. Твое счастье, что я — не настоящий служащий, что мы не охраняем порядок, что мы ведем себя, как гнусные преступники, что на самом деле мы — писатели-субстанционалисты, и мы всегда спорили вот с ними, и мы им противоположны, мы описываем только самые главные вещи: только Бог, только смерть, только истина, только любовь, только сущее — вот предмет искусства: это тайна, это бытие, это слава, это все. И мы решили их прикончить, что и было сделано, но ведь сказано где-то, что кровь — высший дух? Будь с нами, ты; надо кем-то быть; иначе ты тоже умрешь и превратишься непонятно в кого; скажи, кто ты: кто есть ты?!

— Я люблю, сказал Миша Оно, показывая на Антонину, найденную в ресторане.

— Да, — тихо сказала она, идя к нему сквозь комнатное пространство, людей и трупы.

— В этом случае, хорошо, — гордо проговорил начальник, поднимая вверх свои большие руки, и Лебедев засмеялся.

§