Змеесос

— Тихо. Это как раз хорошо. Другое дело, что законы чудовищны, и мы ставим своей целью введение новых, мягких законов. Ведь это просто кошмар, когда за кражу расчески из внутреннего кармана ефрейтора полагается отрубание двух ног и полового члена…

— Это оригинально! — воскликнул Эрия, — Приятно!

— Тссс. Возможно, вы правы — я же говорил, что у вас есть своя правда — но вы хотите, чтобы такие наказания совершались еще и просто так, ни за что!.. Как же жить в таком мире? Как же радоваться, любить, верить, ждать? Если я, предположим, буду работать честным жителем, потом выйду с женой и детьми на бульвар, куплю пышную булочку, вспомню свою жизнь, обрадуюсь собственной правомерности и дисциплине, скажу дочке «у-тю-тю», зачмокав губами, а меня возьмут и тут же колесуют? Что это за реальность? Это не удовольствие, это просто какой-то бред!

— Это бесподобно! — проникновенно крикнул Эрия. — Это просто экстаз, восторг, шедевр!.. Разве вам не скучно жить на манер заведенного автомата, по уже известным и надоевшим нравственным, религиозным, общественным и психическим законам? Разве не ужасен и противен застойный и грубый детерминизм? Разве не лучше гибкая, открытая, полная неожиданностей и подлинных тайн, реальность? Когда вы залезаете во внутренний карман к ефрейтору, зная то, что вас ожидает после этого, разве это не скучно? Да, вы будете считать наказание несправедливым, чрезмерно жестоким, но какая разница? Вы были готовы к нему, вас не ожидает ничего нового; и в момент смерти никакие откровения не посетят ваш механистичный дух, кроме мерзкого осознания почти школьной картины мира, в котором все соответствует всему, и нет места для творчества, интересных случайностей и секретов! Жизнь при Коваленко — это не жизнь, а прозябание; вы ведь не глупец, и прекрасно понимаете, что вас не устраивает только более сильная степень того же самого устройства, основы которого одинаковы и здесь и там; мне же и моей микрофракции не нравится именно само это устройство — совершенно заорганизованное и примитивное. Разве это подлинный тоталитаризм? Настоящий тоталитаризм — это свобода, открытость; это неожиданность, поиск, многообразие. В нем может быть все, любые взлеты и падения. Да, вас могут колесовать во время прогулки с семьей /хотя, это прекрасное завершение подобной жизни!/, но вас могут и помиловать после ужасных гадостей и преступлений; и не только помиловать, но и поставить во главе науки, искусства и юриспруденции! Разве это не кайф? Проклятый Коваленко не дает распоясаться; чертов законник, он никогда еще не отошел от своих установок. Разве это правитель? Это дерьмо. Ничего, мы свергнем его и устроим тут кровавую баню. Это будет восхитительно! Что касается вас, то вы можете уже, сейчас уйти в свободную зону, где вы получите уже сейчас то, что. хотите здесь. Не нравится, уходите! А мы с Аркадием останемся. Я сказал.

Артем Эрия закончил эту тираду и щелкнул пальцами, ознаменовав конец. Вельш слушал внимательно, не вмешиваясь, и только улыбался в ответ на эти знакомые ему слова. Потом он поднял свои руки и воскликнул: