Змеесос

– Это не я, это Петрович, – ответила женщина, отходя в сторону от дверного прохода. Миша ворвался в коридор и увидел Петровича, сидящего где-то рядом с окном. Он был очень стар и почти спал.

– Я обижен! – гневно сказал Миша, проходя в комнату.

В ней находились:

Семен Дыбченко (в прошлом – Андрей Узюк, Леопольд Христос, Анна Дай, Петя Жуев, Эрдэнэ Болт, Катя, Пуки-Пуки, Жэлдо Мора Куинджи Петер— Долмач, Свиньин-сын-Власа, Владимир Ильич Коваленко, Миша Росляков, Параша Нефертити, Сергей Шульман, Любомудр Вереск, Сиявуш ибн Алейкум, Жу-Жу, Ва-Ва, Хакни— Дохни, У, Бе-Ме, Прр, Вввв и так далее),

Ольга Викторовна Коваленко (в прошлом – Константин Устинович Черненко, Леонид Ильич Брежнев, Анька Сопливая, Джон Иванов, Мирза Каку-Таку, Ааоуи, Уиооааа, Дыр Бул Щыл, Эжен Вальжан, Аркадий Заяицкий, Толька Тен, Сашка Ленин, Аристотель, А. Коваленко и другие), Степан Петрович Верия (в прошлых жизнях – Никитка, сэр Лондон Уатт, Дерсу Недала, Великий Мудда, Илья Кибальчиш, Пу Ли Со, Веселый Дер-Дер, Сука Пи-Си, Анастас Фоменко, Надя Украинка, Арап Абрам, Сулейман ибн Давид, Го Му До, Ра, Жадов и тому подобные),

Тоня Коваленко (в прошлых рождениях – Накасума Светлова, Гриша Оно, Аджубей Персидский, Ван Дер Грааф, Колька Жадобин, Тара-Бара, мистер Вест, Зигмунд Шнобель, Софрон Укачин, Хедже, Аллах, Федот Андреевич Яковлев, Иаков Ильич Лебедев, Змеесос, Сережа Нечипайло, Егор Радов, Джур-Джур и прочие),

Петрович (в других воплощениях – Строптивый Софрон-Кулустуур, Алексей Максимович Парщиков, Раиса Лигачева, Алла Веске, Аммоний Лысенко, Н. Николайчик, Джон Ницше, Бер-Му-Бей, Супьянат Смородина, Червенко Кант, Артюр Марков, Баба-Шах, Ути-Пути, Го Мо Ро итак дальше).

Миша Оно смотрел на сидящих здесь персонажей и знал абсолютно все про них. Кто-то из них когда-то был богом. А может быть, нет. Миша подошел к окну и взглянул вниз. Образ некоей задачи, которую ему нужно совершить, пронзил его задумчивый ум. Но было все равно.

– Все это известно, все это прошлое, вся эта муть. А что же дальше? Я хочу вперед, в будущее, к себе, – тихо сказал Миша Оно. Никто не отвечал ему; все смотрели на него.

– Здесь нет ничего интересного, – громче проговорил Миша и раскрыл окно. Он встал на подоконник, почувствовав ветер снаружи и жгучий интерес внутри самого себя. Никто не мешал ему.

Миша Оно упал из окна и разбился.

Глава вторая

Было все. Попытки и поползновения создать что-то другое пробовали достичь некоей новизны в сочетаниях маленьких частиц меж собой, но и так уже все было, а остального не дано.

И Миша Оно возродился – на сей раз – в облике Антонины Коваленко.

С гордостью после разных своих детств и воспитаний он ощущал иную половую принадлежность, сознавая ее такую же убедительность и прелесть, как и естество прошлого члена тела, и словно был готов к приему на своих будущих телах и иных органов, которые тоже придутся наверняка к месту и украсят физический смысл их бессмертного носителя. Первое время он любил стоять голым у зеркала, наслаждаясь собой и очень желая совершить с собой половой акт. Но потом он привык, и не замечал своей ситуации, и даже стал засматриваться на мужчин, которые шли по улицам и были агрессивны и милы.

– Ах, невероятно, я просто крошка, детка! – говорила Миша Коваленко самой себе, умиляясь. – Но я очень умная девочка со своей жизненной задачей. Я расту, как цветок, и я еще дева, но я очень умна и слегка ветрена. Трам-там-там!!!

И она прыгала вверх и задирала свою юбку просто так. Ей было семнадцать, и она собирала марки. Ее отцом в то время был Артем Лебедев, и он говорил:

– Миша, подумай о миссии, она высока!

– Я не хочу, папик! – жеманясь, отвечала Антонина, чмокая отцовскую щечку. – Помнишь, в позапрошлом рождении ты был изнасиловавшей меня тетей Дуней? Это было отлично, а сейчас я сама с усами. Не лезь в мою душу, не теши мне на голове кол, не надевай мои девичьи трусики себе на голову – сейчас не это время и не та реальность. Просто будь дурачком-папой, или я прикончу тебя в два счета табуреткой. И не называй меня по-мужски, потому что это грех нашей общей веры. А я хочу летать и играть.

– Это ты нарушаешь долг твоего отца, внедряясь в эту мерзость! – кипятился Лебедев, беря девушку за талию. – Ты б лучше решилась на инцест, занявшись со мной любовью, тогда бы это что-то да значило! А так ты и будешь жить, как прочие, и твой конец мне известен.

– Заткнись, отче, – отвечала Тонечка, – ты сам прекрасно соображаешь, что просто хочешь меня трахнуть, и не потому, что я твоя дочь. И совсем глупо с твоей стороны подводить какие-то высокие принципы под вполне обоснованную всем здешним укладом жажду кровосмешения – подумайте, как интересно, остро, возбудительно!.. Да ты сросся с этим миром, как со своим собственным, папочка, вот и все!