Змеесос

– Теперь будем ждать. Физиологический процесс неизбежен, и в самом ближайшем времени новопоступленная жидкость заставит мой мочевой пузырь извергнуть из себя то, что он успел произвести с тех пор, как я в последний раз занимался этим необходимым для каждой особи нашего вида занятием – мочеиспусканием. Я надеюсь, что мы не будем очень долго ждать.

Афанасий сел на стул, сжимая в руках колбу, полную чудес. Миша сидел на другом стуле, напряженно предчувствуя неведомое, собиравшееся скоро пронзить его тело и душу в виде некоей сложно изготовленной материальной капли, которую изобрел Чай. В закрытом окне не было больше видно воробьев, и лишь проникновенная тьма приглашала увидеть в себе все, что угодно, или ничто; и страх смерти, которая могла наступить через время, завершающее химический процесс, блаженно наполнял все существо Миши верой в полную свою несерьезность; и, наверное, ничего не могло измениться нигде; а на личность и прочее можно, в общем, просто наплевать, как на все остальное и на любовь. Предстоящее удовольствие, как и предыдущая религия, обещало интерес, опыт и, может быть, новую тайну.

– Ура! – закричал вскочивший со стула Афанасий Чай. – Я почувствовал нужный позыв!

Немедленно он бросился куда-то в угол, расстегнул ширинку, совершенно не стесняясь Миши, и тут же отлил некое количество мочи внутрь колбы.

– Вот так вот! Сейчас ацетон! – крикнул он, досовершая процесс своей нужды в раковину.

Потом его движения стали настолько быстры, что трудно было уследить. Он вбрызнул в колбу ацетон, быстро профильтровал получившийся черный раствор, отделив весь выпавший осадок, потом подошел к шкафу, выдвинул ящичек и достал одну красную таблетку.

– Итак, это – последнее. Бросаем таблетку сюда, наблюдаем ее полное растворение, видим прозрачную жидкость, фильтруем, и… Вы видите? Смотрите! Наблюдайте!

И Афанасий, чуть не прыгая от удовольствия, поднес прямо к носу Миши Оно пробирку с полученным веществом, которую он сразу же после фильтрации закрыл резиновой пробкой.

– Это… глюцилин? – спросил Миша Оно.

– Он самый! Идемте.

Чай вышел из лаборатории, плечи его слегка дрожали. Миша пошел за ним, закрывая дверь. Они вошли в комнату, Чай сел в мягкое кресло, указывая Мише такое же место напротив. Потом Афанасий коснулся своей жаждущей рукой небольшой кнопки на прямоугольной желтой пластине, лежащей рядом с ним. Раздалась позвякивающая, неритмичная, почти хрустальная музыка. Легкий шепот сменялся писком каких-то рожков, колокольчики словно вводили сердце в транс, добиваясь его остановки и ухода в иные миры, а щекотные, ленивые переборы непонятно чьих струн как будто хотели достичь ощущения вечности и абсолютного добра. Чай зажег большую голубую свечу, достал поблескивающий шприц, надел иглу и набрал себе из пробирки половину глюцилина.

– Перетяните мне, пожалуйста, руку… – прошептал Чай. – Чтобы я попал в вену…

– Я боюсь вида уколов! – пискнул Миша.

– Ничего… Пожалуйста.

Миша встал, взял предложенный ему жгут, схватился за его концы и отвернулся, стараясь не смотреть на происходящее.

– Отпустите… – интимно прошептал Афанасий. Миша отпустил, положив жгут на стол. Потом он сел обратно, посмотрел перед собой и тут же увидел, как Чай вынимает окровавленный внутри шприц из своей руки. Отложив шприц рядом, Чай тут же откинулся на спинку; потом вдруг вздрогнул, как будто его дернул тоновый разряд или же стрела любви, пущенная из лука реального Амура; сделал быстрый выдох, изобразив сумасшедший взгляд; закрыл глаза, будто испытал женский оргазм; порозовел, падая обратно навзничь – на обволакивающую мягкую кресельную спинку – и застыл в таком положении на какую-то минуту, испуская вокруг себя ласковые волны нечеловеческого наслаждения, которое словно полностью захватило все то, что являлось Афанасием Чаем.

Миша заинтересованно рассматривал этот достигший верхней точки своего личного удовольствия феномен, а потом, когда Чай слабо приоткрыл глаза и улыбнулся, сказал:

– Я тоже хочу.

– Давай… – согласился Афанасий, – это прекрасно…

Он быстро промыл шприц, Миша протянул вперед свою пугливую, жаждущую, обнаженную до плеча руку, и где-то около сустава обхватил ее плотным змеевидным жгутом. Он отвернулся, не в силах наблюдать откровенное вмешательство в свою физическую целостность и герметичность; легкий, почти комариный укол впился в центр руки, ломая венозную целку, чтобы внедрить нечто новое в недра плоти; по приказу Чая Миша развязал давящий на кожу жгут и успел заметить краем не желающего ничего наблюдать глаза, как прозрачное вещество, созданное путем таких долгих и причудливых превращений и являющееся лауреатом второй степени на специальном конкурсе, медленно и неотвратимо из шприца входит в клетки и закоулки тела Оно, исполняя свое предназначение и цель, во имя которой было использовано много разных изощренных веществ и совершена одна воробьиная жертва.

– Почему вы не смотрите… Ведь это и есть самое лучшее… – прошептал Афанасий Чай.