Змеесос

«Миша, ты не знаешь своей миссии, но она – ничто, это все пустое, маразм, фигня. Ты должен прийти ко мне, только я истинный бог; кто-то говорит, что я женщина, но нет. Я самый главный, это я породил вас; все это – так, приди ко мне».

Возникло что-то странное, словно гипнотическое явление внутри камеры, где не должно быть никого, кроме уже заключенного существа; и это что-то говорило, и мыслило, и расчесалось на прямой пробор.

«Я – Иисус Кибальчиш. Я – самый главный, я выше вас. Я бог, а не вы. Ты вообще какое-то десятое или четвертое воплощение, и поэтому нечего заниматься этим бредом, размышляя о вещах. Все равно, ты окажешься предо мной, и я скажу тебе какой-нибудь звук. Уа!»

– Что это такое? – спросил Миша Оно, прислушиваясь к явленным словам, не понимая, откуда они исходят.

Он просто оказался здесь, и все продолжалось.

– Мне все равно, я сижу на табурете, ты не для меня, – сказал Миша, плюнув в угол. – Скажи мне, в чем моя интенция, если я предельно люблю каждую корпускулу бытия в любой миг, наделяя трансцендентальной сущностью феномена сам этот феномен в мире явлений?

«Я не понимаю, Михаил Васильевич. Это бред, я проще. Мир проще, слова длиннее. Кто-то говорит, что я женщина. Я не нашел своего отца, приди ко мне, оставь свою задачу, ибо она высока. А я больше, чем все, я придумаю тебе тайну, я главный».

– Ты глупый! – воскликнул Миша, смотря на лампочку.

«Я глупый, ну и что? Я глупый, но у меня есть власть. Тебя ничего не ждет, кроме меня, вперед, ко мне, моя прелесть, и я покажу тебе что-то еще».

– Я не нашел себя, – сказал Миша, вставая с табурета. – Это просто видения, бред, маразм, чепуха. Мне не нужно глупых богов, они не дадут мне умереть. Все это чушь, я буду спать и ждать своей казни, которая скоро наступит.

«Ничего не было, так же как и всего остального, – подумал Миша, ложась на нары. – Мои привидения имеют красивое лицо, но не знают, что им делать дальше. Укройте мои секунды плюшевым венцом постоянной теплой любви!»

– Нет, это не бред, – сказал Иисус Кибальчиш. – Это было подлинным явлением. Но вы не хотите быть со мной, прийти ко мне, творить со мной. Придется мне создать дочь.

И наступило: утро, возникшее, как начало новой эры. Миша Оно что-то видел во сне, а потом услышал звук открытия двери и вспомнил свое местонахождение в гениальной камере посреди стен, перед казнью, которая вот-вот должна наступить.

Он ничего не помнил, он улыбнулся и был готов к дальнейшему. Дверь открылась, и красивый ефрейтор вошел внутрь, осторожно ступив на каменный пол. Ничто не омрачало личность Миши Оно, никакая прошлая информация не выплывала из его глубин, заставляя ужасаться и понимать смысл каких-то предреальностей; никакое знание не осеняло его своим божественным лучом; и он был счастлив, как инфузория, нашедшая себе причину для деления, и внутренне опустошен, как постигший самое главное даосист.

– С добрым утром, дружище! – сказал ефрейтор, поклонившись. – Не желаете отзавтракать или хотите сразу покинуть эти чудные стены?

Миша хлопнул в ладоши, сел на нарах, свесив ноги, и потянулся.

– Почему вы так вежливы? – спросил он. – Когда казнь? Меня тоже будут распинать за ребра и бедра?

– Помилуйте! – поморщился ефрейтор. – Вас отпускают отсюда – вас ждут!.. Я должен вас проводить… Пойдемте… Хотите умыться?

– Ваш ритуал мне нравится! – воскликнул Миша, вставая на пол и надевая ботинки. – Но я уже готов казниться. Поэтому я бы предпочел умыться непосредственно перед плахой, чтобы блеск топора заставлял мои ноздри расширяться от ужаса и тоски, а члены – трепетать.

– Пройдемте, друг мой, – вежливо сказал ефрейтор, протягивая обе руки в сторону выхода. – Вас давно ждут, но не хотели прерывать сон. Что вам снилось?

– Мне снилось, как я увидел словно некую дверцу, ведущую в черный простор; я потянул за цепь и вылетел отсюда наружу – туда, где я должен быть; там я понял и осознал самого себя и увидел свою высшую цель; и я прожил много миллионов лет, занимаясь чем угодно и творя другие реальности; а потом я увидел другого истинного бога, но он был глуп и обычен; а потом наступил конец.

– Кайф, – с завистью проговорил ефрейтор, похлопав Мишу по плечу. – Мне же привиделось, что я стоял «смирно» и охранял благородное сборище, которое имело вселенский смысл. Ну, пойдемте? Я прошу вас.

– Хорошо! – крикнул Миша и вышел вон из камеры. Он шел по коридору куда-то вдаль, наблюдая лампочки, вкрученные в потолок, и двери других камер, в которых томились различные узники или арестанты. Ефрейтор шел за ним, стуча своими ногами.

– Послушайте, – вдруг спросил Миша. – А где мои личности, с которыми я общался на политические темы?

– Эх, друг мой, – печально отвечал ефрейтор. – Сейчас бы вы могли о них похлопотать… Но боюсь, что они уже обрублены и представляют мало интереса…

– Ну и хрен с ними, – сказал Миша, продолжив путь. И так они шли и шли, мимо камер, стен и лампочек, и в конце концов коридор кончился, как и все остальное, и большая комната предстала перед этими двумя особями, раскрыв свой простор, словно открытый космос.