Змеесос

«Помните ли вы сметану, обсметанивигую нож, роящийся в сметане? Потерянный для жизни кусок металла, созданный, чтобы лежать в каплях сметаны на белой доске; остановленный во времени момент сметанности, пронзивший душу; сметана дарящая и сметана нисходящая; детская сметана пушистых колокольчиков; молекулы сметаны, застывшие на ноже, вправленные в него, как в золото или в любовь? Если ходить по кофейным лугам, знать шашлычный запах одеколона в кресле под дождем, закидывать удочку в вельветовую мягкую прорубь, где в ночи едет поезд к морю, то почему бы именно сметану не облагородить весенними лужами и солнечным дождем; нож рассекает поверхность сметаны, как кожу больного; капли сияют точками мухомора на поляне; сметана готовится стать матерью, она рождает сметану, она лучшая любовница ножа и всего; она творит и существует, как именно она. Она умерла, не выдержав борьбы, но навеки осталась, как образ, как тип, как имя. Конкретно обожествленные частицы сметаны, словно брильянты на кухне – вы совсем похожи на людей, можно именно перед вами упасть на колени, целуя ручку».

Человек закончил чтение и отошел на два шага назад. Миша Оно сказал:

– Спасибо. Вроде ничего, особенно «шашлычный запах одеколона». Вы, наверное, акциденциалист?

– Что вы! – крикнул человек. – Это запрещено. Я как все, я – тоталитарный эстетист.

– Непохоже, – заметил Миша.

– Да что вы! – замахал руками этот человек, назвавшийся Федором Смитом. – Это так! Оставайтесь здесь, в нашей сметане, и вы увидите. Это лучшее.

– Может быть, – сказал Миша. – Но я люблю все. Мне надоело. Пойдем вон!

– Пойдем, – согласилась лежащая рядом Антонина, и они тут же вылезли из сметаны, наполовину белые и мокрые.

– Ну и что ты предложишь мне теперь? – спросил Миша Оно. – Я хочу еще, я хочу дальше! Осталось не так много. Или – сколько угодно?!

– Вперед! – воскликнула Антонина. – Отбрось это все! Мы сейчас пойдем на большой Высший Банкет! Все будет прекрасно, милый, истина здесь!

– Я люблю это, – сказал Миша.

– Любовь приятна.

И они разошлись по раздевалкам, пожав друг другу руки, как здоровающиеся боксеры, чтобы встретиться снова через время и продолжить свои занятия и все остальное в поисках тайн, удовольствий и трагедий.

Коваленко умер. Рядом с городом сиял Центр, рождая в душах загадочное сомнение. Там шло распределение персоналий, и судьбы возникали, победив смерть и ничто.

– Возможно, там правительство или же другие власти и силы; хочется бежать в этот Центр и понять его правду и реальность и его право руководить действительностью. Но я люблю этот город, его облик, его пейзаж, его океан. Что станет моим возвращением?

– Ты хочешь в Центр? – спросила Антонина, подпрыгнув два раза. – Что означает эта точка у тебя на руке? Это след от укола?

– Глюцилин, – ответил Миша, трагично улыбаясь. – Это было прекрасно, как сметана.

– Я знаю, как проникнуть в Центр, минуя стражу и гибель.

– Почему ты знаешь?

– Я не скажу тебе. Это мое знание. Сядь.

Они сели на лиловую скамейку рядом с человеком, напоминающим Степана Чая, и ветер дул на них, как ребенок на горячий борщ.

– Я слушаю тебя, – сказал Миша Оно, сложив ладони.

– Ты слушаешь меня, – монотонно повторила Антонина. – А между тем попасть в Центр очень просто, хотя одновременно и очень трудно – почти невозможно. Он идеально охраняется, но если твое желание будет искренним, свободным от принуждения и от тяжести всей остальной реальности – ты попадешь туда. Есть апокрифическое произведение, где описывается техника попадания в Центр; говорят, что оно было написано сразу же после «Трактата о мандустре», и официально его авторство считается неизвестным. Из многих вариантов этого сочинения можно составить некий один путь, подходящий лично для тебя; но непременно нужно помнить главную заповедь, которая существует в многочисленных редакциях и гласит примерно следующее: «Все приемы и способы, описанные здесь, могут не привести вас в Центр, точно так же как и все другие приемы и способы, изобретенные лично вами, могут привести вас туда. Однако необходимо помнить о том, что вообще вся совокупность приемов и способов, которые только возможны, и их любые сочетания могут не привести вас в Центр, тогда как отсутствие любых приемов и способов и вообще всего может привести вас туда».

– Тогда зачем нужно это произведение? – спросил Миша.

– Оно нужно точно также, как и все остальное. Разве то, что я тебе сейчас сказала, не есть способ проникнуть в Центр?

– Да, но он может не привести меня в Центр! – воскликнул Оно. – И наоборот, если я не буду его читать, я смогу попасть в Центр.

– Или не сможешь, – сказала Антонина.

– Или не смогу.

– Вот видишь, – радостно проговорила Антонина. – Теперь ты знаешь, как попасть в Центр.

– Но ты не сказала мне ни одного приема!

– Они тебе действительно нужны?

– Я хочу услышать! – громко сказал Миша, хлопнув в ладоши.

– Хорошо. Я попробую вспомнить.