Змеевы дочки

Он ошибся. Могло быть больнее. Могло быть куда больнее. Он понял, как ошибался, когда острый коготь ведьмы впился в его размозженную капканом плоть. Захотелось умереть, прямо сейчас, сию же секунду, потому что терпеть это не было никаких сил. И забвение, такое ожидаемое, такое благословенное, не приходило.

– Я предупреждал. – Сиплый голос старика пробился к Кузьме сквозь крик, сквозь его собственный крик. А костлявые пальцы крепко сжали его лодыжку, вонзили в рану раскаленное острие ножа. Запахло металлом и горелой плотью. – Потерпи, парень, – сказал голос.

– Долго?..

Вопрос его остался без ответа, а сам он оказался совсем один. Один на один с чудовищной, нечеловеческой просто болью. Когда не осталось ни сил, ни слез, ни голоса, когда губы были искусаны в кровь, а ногти обломаны до основания, все закончилось. На Кузьму навалилась благословенная темнота, и перед тем, как соскользнуть в ее ласковые объятия, он успел подумать, что не справился, что пришел его час…

– …Ты как?

Скрипучий голос прогнал темноту, а чужие настырные руки что-то делали с телом Кузьмы, ворочали, разминали занемевшие мышцы. Едко пахло какой-то мазью. Хотелось пить и есть.

– Я жив?

– Ты жив. И проживешь теперь долго. Будешь сильным и крепким, точно заговоренным.

– А взамен? – наконец поинтересовался Кузьма.

– Правильные вопросы задаешь, парень. А взамен, она тебя иногда будет навещать.

– Ведьма?..

– Албасты. Даже такой, как она, нужна помощь таких, как мы. Я тебя научу. Еще есть время, я тебя многому научу. Как тебя зовут, парень?

– Кузьма.

– А я Кайсы. Слыхал про меня?

Кто ж про него не слыхал?! О легендарном охотнике, неуловимом, как ветер, знали многие, вот только не видели его уже много лет. И он обещает научить Кузьму если не всему, то многому! Только ради одного этого можно было перетерпеть и боль, и ведьму.

– Это теперь твое. – В раскрытую ладонь лег кинжал с костяной рукоятью. Тот самый, которым Кайсы резал его искалеченную ногу. – А к албасты ты привыкнешь…

Во всем оказался прав старый Кайсы, кроме одного: прошли десятилетия, а Кузьма так и не привык. Бояться перестал, но не привык…

– Думал, я тебя тут не найду? – Албасты уселась прямо на снег, скрестила босые ноги. На ногах ее тоже были когти – загнутые, черного цвета, словно птичьи.

Надеялся. Понимал, что достанет его нежить где угодно, особенно если рядом есть вода, но все равно надеялся. Точно маленький.

– Я свою часть уговора исполнил, – сказал Кузьма сердито и подкинул в почти догоревший костер еще веток.

– У нас с тобой уговор не частями. – Албасты принялась расчесывать волосы. – У нас с тобой уговор до гробовой доски. Или забыл?

– И хотел бы забыть, да ведь ты не позволишь. – Рядом с ней всегда было холодно. Не поможет костер, можно даже не пытаться. Только бы Глухомань не проснулся, незачем ему.

– Не позволю. Ты мне нужен, человек.

Нужен. Оттого Кузьма до сих пор и жив, что нужен вот этой. А еще благодаря заговоренному серебру, толика которого течет теперь в его жилах.

– Я все сделал, девчонку доставил в целости и сохранности, как и обещал. – Кольнуло в груди, заныло. Что это: сердце или совесть? – Не моя вина в том, что стариков убили. – На албасты он посмотрел пристально, не отвел взгляда, хоть и хотелось. – Это ты их убила?

– Не я. – Она не обиделась, лишь плечом дернула раздраженно. А ведь, небось, знает, чьих это рук дело. Знает, но не скажет. Такова уж ее сущность. – Ты бросил ее, человек.

– Бросил. – Оправдываться Кузьма не стал. – Мне было велено девчонку доставить живой и невредимой, а нянчиться с ней я не обязан.

– Будешь нянчиться. – Албасты взмыла в воздух, зависла перед Кузьмой. Черные глазюки ее теперь были так близко, что он в них видел свое отражение. – И не только с ней. Собирайся! Тебе нужно спешить.

– Куда? – Спорить с албасты не стоило. Когда-то очень давно Кузьма пытался. Шрамы на спине до сих пор иногда начинали кровоточить, а болеть так и вовсе не переставали. Чтобы помнил об уговоре, чтобы не спорил.

Глухомань будить не стал, проснется, сам все поймет. Чай не впервой. Найдет его в городе, или куда там тащит его албасты…

В окнах Демьяновой хаты горел свет, значит, несмотря на поздний час, не спит, бдит. А над кем бдит, Кузьма сейчас сам узнает. Недолго осталось.

– Я рядом, – послышалось за спиной, и спине этой вмиг сделалось нестерпимо холодно. – Я слежу за тобой, человек.

– Да угомонись ты, – сказал он, не оборачиваясь. – Все понял, все сделаю.

В дверь он постучал громко и раздраженно, вымещая на ней злость на албасты. Открыли быстро. Открыли и ткнули в живот ствол. Все-таки Демьян мужик бывалый, такого голыми руками не возьмешь.

– Поздновато для гостей, – сказал он и опустил пистолет.

– А я не в гости, я по делу. Жива еще девка-то?.. – Кузьма оттеснил его плечом, переступил порог.

– Палий сказал? – Объяснение всему и вся Демьян находил быстро, не зря уже который год служил начальником чернокаменской милиции.