Змеевы дочки

Значит, ювелиром. Одним из лучших в Перми… Слыхал Кузьма от старого Кайсы о пермском ювелире. Старинный еврейский род, целая династия, стяжавшая себе небывалую славу благодаря удивительной красоты изделиям из серебра. Вот только не серебро это было, Кайсы так сразу и сказал:

– Полозова кровь. Досталось Соломону Яковлевичу от одной старой сделки. Что это за металл, объяснять тебе не нужно, – и на подаренный албасты клинок посмотрел этак многозначительно. – В оружии он опасен, в оберегах незаменим, а в побрякушках… – Кайсы вздохнул: – А побрякушки мало того, что в шедевры превращает, так еще молодость их владельцам продлевает.

Про продление молодости Кузьма знал не понаслышке, своими собственными глазами видел, каким крепким, двужильным оставался Кайсы, несмотря на более чем преклонный возраст. А потом и на собственной шкуре испытал. Кому сказать, сколько лет он на самом деле небо коптит, не поверят. Да он и сам уже позабыл, сколько. А тут, выходит, вот этот чернявый и есть потомок того самого пермского ювелира. Но уточнить правду все равно стоило.

– Как твоя фамилия, Марк?

– Атлас. Марк Самуилович Атлас. А почему вы спрашиваете, дядька Кузьма? Вы знали моего деда?

– Нет. – И ведь не соврал, а на душе все равно гадко. Мальчонка-то оказался из тех самых, из знаменитых Атласов. – Ты рассказать что-то хотел, – напомнил он. – Что-то про детский дом.

– Они плохие люди. – Марк вцепился в рукав его шинели и сам этого не заметил. – Очень плохие! Дети появляются, иногда совсем маленькие, как Санечка, иногда такие, как я. Живут какое-то время в детдоме, а потом… – Он снова шмыгнул носом.

– Что – потом? – насторожился Кузьма. История парнишки не нравилась ему все больше и больше.

– А потом исчезают, – сказал Марк шепотом.

– Как исчезают?

– По-всякому. Кто-то сбегает и никогда больше не возвращается.

– Так, может, и хорошо, что не возвращаются, если тут так плохо?

– Я раньше тоже так думал, а потом подслушал разговор Аделаиды и Мефодия. Тогда как раз Ваня сбежал, он в детдоме раньше моего появился и с первых дней хотел сбежать, сам мне об этом по секрету рассказывал. Мефодий за ним погнался, но вернулся ни с чем. Нам сказал, что не нашел, а Аделаиде доложил, что дело сделано, волноваться больше не о чем, сказал, что концы в воду…

Концы в воду… Догоревшая самокрутка опалила пальцы, и Кузьма чертыхнулся. Вот какие дела.

– А другие дети ни с того ни с сего стали болеть. Болели, болели и умирали. – Кажется, Марк уже не мог остановиться, так ему было страшно. – Мы тут все болеем, часто животами маемся, но это от голода, а там совсем другое. Нельзя людям желать смерти, это грех большой, но когда Матрену убили, я обрадовался.

Спрашивать, почему обрадовался, Кузьма не стал, малец сам все рассказал:

– Она их травила… Она и меня хотела.

– Откуда ты знаешь? – Кузьма принялся сворачивать следующую самокрутку.

– Она сама мне сказала. Поймала как-то за шиворот, в глаза заглянула и сказала с такой улыбочкой… сказала, что не нравлюсь я ей, что хозяйке я уже без надобности и теперь пришло ее, Матрены, веселье.

– А про отраву она тебе что-нибудь говорила? – Вспомнились слова албасты. Значит, не врала, не морочила голову.

– Нет, – Марк покачал головой, – я об этом сам догадался и потому обрадовался, когда ее убили, подумал, что есть справедливость на этом свете и всем достается по заслугам. Но мне все равно страшно. Не за себя, за остальных. За Галку тоже. Мефодий на нее злость затаил, а Мефодий обид не прощает. Не уезжайте, дядька Кузьма! – За рукав шинели он ухватился теперь сразу двумя руками. – Вы сильный и добрый, я же вижу! Меня дед с детства учил не только в камнях, но и в людях разбираться. Не бросайте нас, пожалуйста!

Кузьма ничего не ответил, только вздохнул. Видно, плохо учил старый ювелир своего внука, если тот считает Кузьму добрым человеком. Не осталось в нем ничего доброго, за годы жизни даже те крохи растерял, что раньше были.

А Марк не расстроился. Что-то себе там напридумывал, заулыбался даже, хоть Кузьма ему ничегошеньки не пообещал. Вот ведь…

* * *

Проводив Палия с Лизаветой до самой больницы, Демьян отправился не в участок, а по делам. Захотелось теперь уже по свету осмотреть место преступления. А в том, что произошло преступление, после минувшей ночи он не сомневался. Верить во всякую чертовщину не хотелось, но его милицейская душенька чуяла, что над Чернокаменском нависло что-то темное, недоброе. Вот только в протоколах и отчетах перед начальством как это черное отобразить? Найдутся доказательства тому, что в городе появилась банда убийц и грабителей, вот тогда можно и за отчеты браться.