Змеевы невесты

– Слабых да малых и не будем. А наглых девиц, возомнивших себя вровень с мужчинами, может, и стоило бы… обижать почаще.

И дружинники тут же заржали, словно жеребцы в княжеских конюшнях. А Овсень потупился, ибо до спора со старшими еще не дорос.

– Да тебе никак глянулась эта Василиса? – вдруг ехидно поднял брови Стоум. – Поди ты, шустрый какой. Не рановато тебе на девок пялиться?

Отрок молча отвернулся и начал собирать вещи, с неприязнью ожидая похабных насмешек в спину.

Глянулась ли ему Василиса? Он и не помышлял об этом до нынешней минуты. И вообще, на девок если и смотрел, то украдкой и с жалостью – такие красивые, звонкие, как птички, что в лесной чаще на рассвете задорно поют, прославляя новый день. Им бы жить да радоваться, так нет, к чудищу едут на убой.

Душа Василисы плавилась Перуновым огнем от чужих обид, как у закаленного боями воина и защитника, Овсень это чувствовал. Незаконный сын, он хлебнул горького яда несправедливости досыта – старшие сводные братья зло потешались над мальчишкой с раннего детства. К князю в услужение он пошел с огромной радостью, надеясь избавиться от издевательств и насмешек. Стало проще, но Овсень все равно робел, когда при нем зазря обижали других.

А Василиса ни капли не робела. Паренек не мог ею не восхищаться. И отчаянно завидовал.

Но взрослые дружинники насмехаться не стали, вместо этого переглянулись – и с видимым облегчением приказали именно ему везти строптивую девчонку через болота. А Овсень вдруг понял, что рад этому решению. Кукиш показывать ведьме больше не хотелось. А вот поговорить с ней о разных диковинных вещицах, о колдовстве, об иноземных чудищах – очень даже. Вдруг снизойдет до болтовни, чтобы время в дороге скоротать?

Правда, в самом начале пути возникла заминка – Добронрава наотрез отказалась ехать на одном коне с Желаном, хотя он наступил на горло привычной песне и даже попытался ласково ее убедить. Демонстративно подошла к Топольку, махом покрасневшему до самых кончиков ушей, и буркнула: «С тобой сяду».

Желан виду не подал, что рассердился на отказ, только желваки на скулах заиграли. Поехал в итоге впереди и молча, с маленькой Цветкой за спиной. Та сидела, судорожно вцепившись в воинский пояс – ноги не доставали до стремян, и девочка качалась в разные стороны, как плохо притороченный к лошади куль с мукой. Но больше всех не повезло Даренке, которой пришлось делить одну лошадь со старым и плохо пахнущим Глуздарем.

Дорога расстилалась впереди ровнехонько, как свадебный рушник. Покачивались венчики мелких синих цветов, росших прямо под копытами коней, шелестели на ветру светлые колоски мятлика. От Василисы, едущей сзади, пахло ягодой, только принесенной из леса, и совсем немножко – свежей корой для лаптей и теплом нагретого шерстяного одеяла. Тонкие девичьи руки не хватались за пояс, а лежали у мальчишки на талии, практически не сжимая, и Овсеню это было приятно. Он то и дело поглядывал вниз, себе на живот и на белеющие на фоне застиранной рубахи пальчики с розоватыми округлыми ноготками.

Но Овсень прежде всего был отроком, три зимы как покинувшим отчий дом и попавшим в княжескую гридницу, и девицы пока что интересовали его намного меньше диковинных страшилищ.

– Василиса, а ты болотных чудищ когда-нибудь видела? – шепнул он, обернувшись через левое плечо.

– Видела, – моментально откликнулась та. – Ничего интересного. Опасные и наглые твари, заманивают путников в трясину огоньками да оморочными чарами, а там поедают. Или просто прячут на самое дно, чтобы зимой потихоньку глодать, пока на поверхности холодно…

Отрок скривился и тут же окинул беглым взглядом расстилающуюся впереди чарусу. Тени с крючковатыми пальцами больше не появлялись, но и туман над водой никуда не исчез, стал только гуще.

– А какие они? Страшные?

– Как старая Глуздарева матушка, – хихикнула Василиса. – Такие же сутулые, носатые, лица морщинистые и сальные, клыки изо рта торчат.

– А ты откуда знаешь, как она выглядит? – подивился отрок. – Видела ее?

– Догадалась. На лицо его глянула и представила себе, каким он будет зим через двадцать-тридцать, если доживет. И если не прекратит обжираться и не начнет чаще лицо утирать да одежу стирать.

Овсень было тоже хихикнул, но тут же осекся и посуровел.

– Старых людей стыдно обсуждать, да над болезнями их насмехаться, – строго покачал он головой. – Их надобно уважать и почитать, и не причинять им беспокойств.

Василиса же в ответ демонстративно фыркнула.

– Даже если ведут они себя неправильно и глупо?

Отрок так резко дернул за поводья, что конек его обиженно всхрапнул.

– Ты ума лишилась? – тут же возмущенно зашипел он. – Наше ли дело старых людей судить да рядить? Нам надо достойно жить, оборачиваясь лишь на себя и свои поступки. Может, еще и пращуров, хранителей наших, судить станем?