– Коль стыдно им на голого мужика глядеть, пташкам нежным, пусть отвернутся, – сощурил он глаза. – А мы ждать не собираемся. Еще не хватало до ночи досидеться, чтобы водяницы из нор выползли, да под водой нас щекотать начали, да хватать за непотребное. И никакая девка мне не указ, заруби себе на носу. Захочу штаны прямо сейчас снять, да перед тобой – и сниму, поняла?
И снова Овсеню показалось, что в глазах у Василисы мелькнули диковинные огни, синие, как лед.
А через миг она спрыгнула с камня и встала во весь рост. Ишь, какая высоченная оказалась, Желан всего на голову повыше будет.
– Поняла, – усмехнулась она и тоже сощурилась, зло и как будто задумчиво. – Ладно, уговорил. Снимай портки, посмотрим, чем ты тут бахвалиться удумал.
Желан замер, едва не раскрыв рот. А затем густо покраснел от гнева. Кулаки же наоборот – сжал так, что побелели костяшки. Стоум шагнул вперед и осторожно тронул его за плечо, сдерживая от необдуманных действий.
– Баламутка ты, Василиса, – заворчал недовольно Ирпень. – Даже гулящие девки мужу ратному говорить такое в лицо постеснялись бы. Перед пращурами постыдись! Или безродная ты совсем? Неужто ведьмы, душу темным богам продавшие, совсем сраму не имеют и ноги перед каждым встречным-поперечным прилюдно раздвигать готовы?
– И в мыслях не было ни душу продавать, ни ноги раздвигать, – в тон ему ответила Василиса. – Ты, парень, меня перед другими не бесчести и напраслины не наводи. Говорю я исключительно по делу. Пусть штаны снимает, посмотрю внимательно, чем богат. Должна же я понимать размер диковинки, что у него на лбу к завтрашнему утру вырасти должна. В наших колдовских делах все доподлинно надо видеть, чтобы без ошибок вышло.
– Шутишь, Василиса? – едва не подавился Стоум, продолжая сжимать пальцы на плече Желана.
– Да какие уж тут шутки, – сердито фыркнула в ответ ученица ведьмы, перекидывая за плечо толстую русую косу. – Девчонок пугать ему не совестно. Небось, считает себя героем вровень со сказочными богатырями. Верит, что боярышни вслед вздыхают, когда он по улице идет. В гриднице прилюдно похваляется своими подвигами постельными, а еще говорит, что всем бабам только одно и нужно. Или скажете, лгу я?
Ей никто не ответил. Дружинники стояли, опустив взгляд. Только щеки конопатого Вакуты полыхали, как свеклой натертые. И шумно дышал Желан, едва сдерживая кипучую ярость.
А Василиса на краткий миг словно стала выше и страшнее, и повеяло от нее таким замогильным холодом, что Овсень вздрогнул.
– Предупреждаю, – в ее голосе звякнул металл. – Кто девиц по дороге к Змеевой горе пугать надумает, да бесчестье учинить попытается – тот пожалеет сильно. Будет срам на лбу подвязывать, чтобы не болтался по дороге, а бабы да молодки вслед пальцами показывать начнут и прозвища обидные давать. Уяснили, добрые молодцы?
Молодцы молчали. Шутка была не из тех, что смутила бы опытного воина, в гриднице они и не так друг над другом зубоскалили. Но от девок слышать подобное еще никому не доводилось. А эта язва, по всей видимости, еще и не шутила…
– Говорят, чернокнижные чары исчезают со смертью ведьмы, которая их наложила, – подал вдруг голос Желан, все еще пытаясь хорохориться. Губы его сложились в кривую гримасу.
– Хочешь проверить? – изогнула та бровь.
Желан с минуту помолчал, затем плюнул нахальной девчонке под ноги, развернулся и ушел на поляну. Гридни последовали за ним. Овсень задержался, дожидаясь, пока спина Стоума не скроется в кустах.
– Прости нас, Василиса, – выдохнул он, чувствуя, как сам краснеет, будто это его сейчас срамили за непристойные разговоры.
Василиса поглядела на мальчишку, растерянно шмыгающего носом, и лицо ее смягчилось.
– Добрый ты, – снова улыбнулась она приветливо. – Скажи остальным, что ждать совсем немного, мы уже заканчиваем.
Когда отрок ушел, камыши у берега раздвинулись, из них показались девичьи головки с прилипшими к затылкам мокрыми волосами.
– Ты такая смелая! – ахнула маленькая Цветка, выскакивая на берег и стуча зубами – озябла в холодной воде.
– Лихо ты его осадила, – фыркнула Даренка, разглаживая надетую поневу. – И как не испугалась?
– Если каждого злобного дурака, что на пути встретится, бояться, зачем вообще небо коптить? – резонно отметила Василиса.
Она задумчиво потеребила крохотную женскую фигурку льдистого цвета, висящую на шее, затем подняла глаза на Добронраву. Та как раз успела облачиться в расшитую рубаху, которая и стала источником недавней свары. Теперь красавица скользила деревянным гребешком по волосам, вычесывая из светлых, как пшеница, кос застрявшие травинки.
– Будь осторожна, – снова нахмурилась Василиса. – Чую я, недоброе этот ваш Желан замыслил. Нутро у него гнилое. Считает, нам терять нечего, раз змей всех через два дня сожрет. А значит, можно попытаться дурное сотворить, все равно никто не узнает.
– Гридни нас защитят, законом да богами запрещено таких, как мы, обижать! – вспыхнула было Добронрава, но голос ее все равно неуверенно дрогнул.