Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его (СИ)

Солнце почти в зените, небо чистое, словно ключевая вода, лебединые перья облаков плавают в вышине. На миг показалось, что они летят вверх тормашками, а зимняя пустыня под ногами — небо, покрытое редкими снеговыми тучами. К горлу подступил комок: глаза говорили одно, равновесие — другое, чувства разругались, молочный поросёнок в животе толкнулся, заторопился наружу.

Мечислав покрутил головой, равновесие победило. Вдалеке справа — река огибает гору, они — внизу. Значит, вверху — небо. Солнце — тоже не отражение в воде. Всё в порядке. Князь вспомнил карту, обернулся назад, но Кряжич не увидел, не получилось. Деревянный город никак не хотел проявляться среди лесов.

Зато впереди появились Броды. Даже обидно стало. Такой большой город на реке строили, а отсюда — муравейник на песчаном берегу ручья. Разве, что Башня, на правом берегу Глинищи, действительно — Башня. Чуть позже пришло осознание — мы просто снижаемся, вот и всё. А с той высоты и Башня — простой пенёк.

Гром на несколько мгновений завис над крышей, плюхнулся, дождался, пока ездоки спрыгнут. Мечислав вдруг почувствовал, как мала земля, где они живут. Оглянулся на Ерша, понял, что у того те же чувства. И лишь начавшее темнеть небо подсказало: пока они летели, прошло много времени, просто было не до того, чтобы за ним следить. Да и сверху почему-то ещё светло и день.

Змей снова перекинулся в старика, нашёл корягу у бортика, откинул крышку люка, жестом пригласил вниз. Спустились. Гром постоянно кашлял, пытался прочистить горло, зашёл в каморку, ничего не нашёл. Махнул рукой, и, что-то бормоча, направился к выходу.

Тут всё знакомо, только пусто, даже запахи почти выветрились. Не мудрено: все двери нараспашку, склады разграблены, точнее — затрофеены Мечиславом и его людьми. Снаружи Гром набрал горсть снега, засунул в рот с таким удовольствием, словно это — вкуснейшее лакомство на свете. Прожевал, проглотил, снова закашлялся. Пальцы показали на горло, скрипучий голос произнёс так слышно, что князь едва разобрал:

— После перекидывания голос теряю. Связки. Только свистеть могу. У меня в каморке всегда питьё какое-нибудь стояло. Ну, князь, — Гром концом клюки описал дугу на берег через Глинищу. — Как тебе Броды? Растут?

— Растут, Змевой волей. Идём?

Пока спускались, на том берегу за каменным мостиком собралась галдящая толпа. Впереди всех — Улада, Брусничка и Сарана. По левую руку от Бродской — Дядюшка Хэй, стоит, жмурится, поглаживает длинную куцую бородку, всем видом показывая своё неодобрение. Мечислав приблизился, обнял и расцеловал жён, посмотрел на хинайца.

— Чего наш гость такой недовольный? Неужто, князь не может прокатиться на Змее?

— Князь — может, — покачав головой, с удовольствием проговорил Дядюшка Хэй. Узловатый палец обвиняюще указал на Грома. — А вот бросать своих детей — нехорошо! Ох, не хорошо. Эх, молодые…

Гром выступил вперёд, седые волосы развеваются на ветру, крючковатый нос гордо вздёрнут, ноздри ловят запахи.

— Надежда, выходи.

Из-за юбок княгинь вышла заметно подросшая Змеиха, с опаской посмотрела на отца, тот присел, взял дочь на руки.

— Прости нас, Надежда. Мы никогда раньше не видели новорождённых Лун. Ни я, ни Вьюга.

— Она ещё не совсем Лун, — сказал Дядюшка Хэй. — Немного недоношена. Девять лет для неё — чуть больше двух месяцев в обличии человека. Уже через пару недель сможет перекидываться и вырастет настоящей красавицей. Верь Императорскому Лекарю.

— Верю.

— И скажи спасибо княгине Бродской, что вскормила собой твою дочь. Без её молока недоношеная могла не выжить.

— Спасибо, княгиня.

— И учись любить своих детей, — добавил Дядюшка Хэй.

— Научусь. Вырасту и — обязательно научусь.

Мечислав смотрел на Грома, подошедшего к Уладе и прижавшегося к ней щекой; на толпу, что как должное приняла маленькую Змеиху, на вечно непонятно чему улыбающегося Дядюшку Хэя. Губы разошлись, слова вылетели сами, против воли:

— Гром. Помнишь слова корчмаря: «Говорил же ему — пока не сделаешь в плошке — не берись за большое блюдо»?

Слова выскочили, все с удивлением обернулись к Бродскому. Тот развёл руки, улыбнулся удивлённому Грому:

— В Бродах собрались все народы. Улада вскормила своим молоком Змеиху. Нашёл ли ты Змееву Страну, Гром?

Следы понимания отразились в глазах Змея:

— Я и тут неправильно понял Завет? «Потерять», значит — «разрушить»? «Найти», значит — «вернуть, создать»?

— И так тоже. Твой отец доживал свой век среди людей. Он знал наш язык лучше, чем ты сейчас.

Торжественное молчание испортил, как всегда, Ёрш. Обиженным ребёнком, у которого отняли любимую игрушку, несмело спросил:

— Получается, за море не идём?

Эпилог

Младенцем вздохнул Новый Мир, закричал:

«Моя скорлупа прорвалась!

Теперь бесполезно всё то, что я знал,

Над чем проявлял свою власть!»

И новая жизнь началась.

(Густав Меттлерштадский. «Слово о Мечиславе…»)