Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его (СИ)

— Выпей из ручья под камнем, — раздался глубокий певучий голос.

***

Милана чуть не подпрыгнула от страха, обернулась, что тот смерчик.

Прислонившись к камню, стояла высокая, стройная молодая женщина. В белом плаще до земли, перехваченом золотой застёжкой. На лбу обхватывающий белые волосы рубин на цепочке. Не седые, а именно снежно-белые. А лицо… тоже красивое, наверное. Только, не привычна такая красота в кряжицких местах. Да и в Бродах, если честно. А если вспомнить меттлерштадского обера с его наёмниками, да степняков с озёрцами и блотинцами… нет. Нигде бы она не казалась своей. Женщина едва заметно улыбнулась, отошла от камня, указала рукой.

— Вот тут маленький ключик бьёт. Утоли жажду.

Милана подошла, посмотрела. Действительно: совсем крошечный — одной ладошкой зачерпнуть. Присела, напилась, повернулась к терпеливо ожидающей женщине.

— Это мне поможет, да?

— От жажды? От жажды вода помогает. — Женщина сказала это с таким видом, словно открыла главную тайну жизни. Захотелось её ударить, да кто же духов бьёт?

— А мне… с этим…

Милана коснулась руками живота, всё ждала, что дух догадается. Но женщина лишь склонила голову набок, посмотрела внимательно, пронзительно. Княгиня из упрямства уставилась глаза в глаза и вдруг, поняла, насколько этот дух стар. Маленькие морщинки в уголках глаз могли быть и от частого смеха, но не привыкло это лицо смеяться. Даже, непонятно, радовалось ли оно вообще в своей жизни.

— С ребёнком, — зачем-то уточнила Милана.

— А зачем тебе ребёнок, юная женщина? — дух оторвался от камня, сделал несколько шагов навстречу. Ноги будто и не касаются земли. «Павой плывёт», говорят о таких в Кряжиче. Лишь полы чуть цепляются за траву. — Зачем? Мечислава привязать? Кордонецу наследника принести? Так и то и то у тебя было, ты отказалась. Для чего богам тебе ещё одну душу дарить? Чтобы ты снова её им в лицо швырнула?

— Но я ведь…

Женщина подняла ладонь, приказывая слушать.

— Молчи, Милана. Молчи и слушай. Спит в тебе ребёнок. Твоей настойчивостью, Уладиным милосердием, Мечиславовым покорством. А то, что ты дитя не чувствуешь, так и оно тебя пока что не чувствует. Думает: остаться, или покинуть жестокое чрево, как покинули его твердимировы дети. Разбудишь его, полюбишь — выживет. Усомнишься, захочешь выгнать — сам уйдёт бесследно. И тогда — не проси больше. Бесполезно. Так сказали боги. А решать… всегда тебе. Теперь всё решать только тебе.

Милана задумалась, посмотрела на духа. Откуда эта бледная знает имена? Не сама ли с собой, нанюхавшись трав степных, третья княгиня разговаривает? Хитро прищурившись, девушка решила проверить.

— А как его разбудить? Посоветуй травки или, быть может — у волхва настой какой попросить? Особенный?

— Зачем — травки? — Дух лишь передёрнул плечами и поднял левую бровь, словно не понимая. — Какие травки?

— Ну как — же? Надо же лечиться? Я же отравлена мамкиным настоем. Так ребёночек, может быть, и не проснётся вовсе.

— Боги не лечат, Милана. Боги творят. Что им травки, если для них и люди и деревья — те же травки? Разве только люди — решают, а травки — нет. Только в себе найдёшь силы разбудить сына. Если найдёшь.

Какую же дрянь жгли в костре степняки, что голова даже от пепла пошла кругом?

Блиц

— Улечка-улитушка, Ладушка-оладушка моя, — лёжа в кровати, Милана сочиняла нескладушки. С виноватой улыбкой глядела на кузнецову дочь, вышивающую на пяльцах. — Мамка сказала, это ты меня вернула. Песнями своими, любовью своей, заботой. А я вот любить-то и не научилась. Хоть и старше тебя на два года, и замужем уже была, а вот видишь, как оно получилось? Никому любви не подарила, а кому подарила, у того и отняла. А ты у Мечислава своего любовь отняла, да со мной поделилась. Не обидится?

Улада покраснела, положила вышивку на колени:

— Это как же я с тобой поделилась?

— Мамка сказала. Ты плакала у кровати, выхаживала, словно котёнка слепого. Уйти не давала, держала. Мамка говорит, это я от зависти не померла — увидела твою любовь и позавидовала, захотела такую же. Всё у меня было, говорит, любви только не было.

— Как же это её у тебя не было, если ты и с мужчиной была и ребёнка носила?

— Как у тебя не было. Ты и с мужчиной не была и Мечислава своего только с детства помнишь, а несёшь его в себе, лелеешь, как маленького, как ребёночка. Растишь, словно плод. Только мамка говорит, тебе больнее, чем мне будет.

— Чем же?

— Чем мне! — рассмеялась девушка. Вдруг посерьёзнела, приподнялась на локте. — Придёт твой Мечислав, будешь ты его со своими мечтами сравнивать, а не таким он окажется. Что делать будешь?

Улька задумалась. На лице читалось: ведь правда, не такой он, как она себе представляет. Не бывает так, чтобы точно такой. Что делать тогда?

— Мечты переделывать.

— Ишь!

За разговором не заметили, как вошла мамка-ключница.

— Ишь! — повторила мамка, после долгой неуютной паузы. — Это кто же тебя учил мечты переделывать? Ты у ведьмы в ученицах не ходила?

Ключница поставила медный таз на лавку рядом с кроватью, вытерла мосластые руки о передник, пригладила седые волосы.