Змей

— Нет, нет, очень даже знают... — сокрушенно покачал головой главный прорицатель. — Хотят, чтобы не было ни крепости, ни боярина, который забирает у них треть добра, ни главного прорицателя, который забирает треть остального. Вот чего они хотят! Да только этому не бывать! Клянусь небом: ни-по-чем! ¦

— И я! — воскликнул боярин. — Я тоже клянусь. А теперь ступай, сыщи Зверобоя и обо всем с ним условься. Коли засомневается в чем, вот тебе мой боярский перстень, дай ему в знак того, что твоя воля — это моя воля. И на словах передай, что поставлю его начальником над моими стрелками, если докажет свою преданность.

— Ладно...

Прорицатель повернулся и заковылял к двери, да тут боярин спохватился:

— Погоди! А как же змей?

— Прежде дай с врагами управиться, а змей нам не страшен. Через крепостные стены ему не перескочить — не из крылатых, небось. Значит, и тревожиться не о чем.

— Хорошо, ступай.

Калота махнул рукой и прорицатель юркнул за потайную дверь.

Боярин, довольный, что дела пошли на поправку, поспешил в опочивальню. А за окном мало-помалу гасли звезды, занималась заря...

Глава девятая БЕССОННАЯ НОЧЬ В ДЕРЕВНЕ ПЕТУХИ

Все, кто имел дочерей, не сомкнули в эту ночь глаз.

Не заснули и парни. У того невеста была, у другого — сестренки любимые. А уж девушкам и подавно не спалось. Никто ведь не знал, какую из них, принесут в жертву.

В хижине деда Панакуди было набито битком. Были тут Козел, Двухбородый, молодой дровосек со сломанной рукой, двое-трое пастухов, углежог из Дальних выселок со своим семнадцатилетним сыном, которого звали Саботой. Судили-рядили, как дальше быть.

— Надо тайком увести всех девушек в лес, — предложил Козел.

— А ну-ка, — шепотом сказал Панакуди, — сперва положите в рот по два ореха, и уж потом говорить будете. Стены трухлявые, все насквозь слышно, а у боярских соглядатаев ушки на макушке. Когда во рту орехи, не разобрать, кто говорит и что говорит.

Все кивнули — дескать, твоя правда. А Панакуди подмигнул и давай кричать:

— Да здравствует боярин Калота и боярский совет! Да пошлет им бог здоровья и всяческих благ!

Потом взял в рот два ореха и проговорил:

— А шейчаш дауайте говоуитъ по пуавде.

— Все равно разобрать можно, дедушка, — вдруг подал голос Сабота, сын углежога. — Лучше по-другому.

— Это как же? — спросил Панакуди.

— Перед каждым слогом говорить «чи». Вот так: чи-а чи-сей-чи-час чи-да-чи-вай-чи-те чи-го-чи-во-чи-рить чи-по-чи-прав-чи-де!

— Шмотьи ты, что пьидумал хитуец! Здоуоуо! — Панакуди выплюнул орехи. — Сто шестьдесят лет живу на свете, а до такого не додумался! Ай да малый! Кабы мне раньше-то знать! Я из-за этих орехов до сроку без зубов остался. Видали! — Старик разинул рот, и все увидели, что у него и вправду не достает трех зубов.

— Чи-до-чи-лой чи-бо-чи-я-чи-ри-чи-на чи-Ка-чи-ло-чи-ту! — выкрикнул Козел.

— Чи-до-чи-лой! — согласился Панакуди. — Только давайте поговорим о деле, а то чи-вре-чи-мя чи-не чи-ждет.

И дальше пошел такой разговор (никто, понятно, не забывал вставлять перед каждым словом «чи».

— Давайте тайком уведем девушек в дальний лес и спрячем в пещерах, — настаивал Козел.

— А что толку? Стражники Калоты похватают старых и малых и выведают, куда спрятали девушек, — возразил Панакуди.

— Даже из нас только один будет знать, где они, — стоял на своем Козел.

Но все остальные были против. И впрямь, девушек в деревне наберется с сотню, а их мало спрятать, нужно еще и кормить. А такое разве укроется от боярских глаз?

— Надо разузнать, кого из девушек собираются отдать змею, и только ее спрятать, — предложил Панакуди.

Тогда Двухбородого послали подстеречь Варадина, когда тот выйдет из крепости, и с глазу на глаз вызнать, какое решение принял боярский совет.

Двухбородый сразу отправился исполнять поручение. Они с Варадином считались приятелями, потому что вместе ходили в горы собирать лечебные травы.

На дворе уже настала ночь, а никто и не думал расходиться. Сидят, все о том же толкуют.

— Во всем виноват боярин, — сказал сын углежога. — Взять бы да и спровадить его на тот свет!

Все так на него и уставились, а отец взялся бранить:

— Дурень! Молокосос безусый, а туда же — в мужской разговор лезет. Как влеплю сейчас затрещину за твои дурацкие слова!

— Воля твоя, батюшка, бей, только дозволь еще спросить, — говорит Сабота.

— Это о чем же?

— Хочу спросить у дедушки Панакуди. чем думают мужики в нашей деревне — мозгами или усами?

— Молчать! — Отец замахнулся на Саботу, но Панакуди остановил его:

— Не обижай! — А потом обернулся к Саботе: — верно, сынок, наши мужики и впрямь думают не мозгами, а усами. Кабы мозгами, разве они пошли бы на змея поврозь, разве Гаки завел бы, почитай, всех наших пастухов в пещеру, а Зверобой додумался бы ошпаривать змея кипятком? Ничего этого не было бы. — Старик так разгорячился, что и про «чи» забыл.

— Чи-ти-чи-хо! — напомнил ему Козел.

— Никаких чи-ти-чи-хо! Ты мне рта не затыкай! — раскричался дед Панакуди. — Пускай делают со мной, что хотят. Хоть вешают, хоть псам кидают. Мне все едино, и так уж одной ногой в могиле стою.