Моргана вцепилась пальцами мне в подбородок крепко, до синяков.
– Расскажи мне еще об их терпимости, Луиза. Расскажи о чудовищах, которых ты зовешь друзьями. Расскажи о том, как жила с ними рядом, позабыв о том, как страдали и до сих пор страдают твои сестры.
–
Но Моргана лишь крепче вцепилась мне в подбородок и наклонилась к моему уху.
– Ты
Она выпустила меня, выпрямилась и глубоко вздохнула, а я упала на пол повозки.
– Лионы проклянут тот день, когда они захватили нашу землю. Их народ будет корчиться и биться в муках на костре, а король и его выродки захлебнутся твоей кровью. Твой
На миг мой разум растерянно дрогнул, но тут же отчаяние захлестнуло его целиком, не позволяя мне мыслить ясно. С одной стороны находилась моя мать – моя
И посреди всего этого оказалась я.
Соль моих слез смешалась с жасмином в моих волосах. Две стороны одной и той же злосчастной монеты.
– А как же я,
Моргана нахмурилась, и в темноте ее глаза казались скорее черными, нежели зелеными.
– Это не имеет значения.
– Для меня имеет!
– Значит, ты глупа, – проговорила она холодно. – Любовь – не что иное, как болезнь. Отчаянная жажда любви – подлинная хворь. И я вижу по твоим глазам, как она пожирает, ослабляет тебя. Она уже осквернила твой дух. Ты жаждешь его любви так же, как моей, но не получишь ее ни от кого. Ты избрала свой путь. – Она скривила губы. – Разумеется, я не люблю тебя, Луиза. Ты – дочь моего врага. Ты была зачата ради высшей цели, и
– Maman…
–
Не в силах вынести жестокого безразличия на лице матери, я обреченно закрыла глаза и очень быстро пожалела об этом. Будто в насмешку, в мыслях возникло другое лицо.
Если эта смертельная мука – любовь, то, возможно, Моргана права. Возможно, без нее мне будет только лучше.
Шато ле Блан стоял на вершине утеса у самого моря. Фамилия нашего рода означала «белый», и замок, верный своему имени, был построен из белого камня, сверкавшего в лунном свете подобно маяку. Я с тоской смотрела на него, на тонкие конические башни, уходившие ввысь к звездам. Там, в самой высокой западной башенке с видом на каменистый пляж, находилась моя детская комната. К горлу подкатил ком.
Повозка покатилась к сторожке у ворот, и я опустила взгляд. На древних створках была высечена родовая печать ле Бланов – трехглазая ворона. Один глаз за Деву, один за Мать, один за Старуху.
Я всегда ненавидела эту мерзкую старую птицу.
Ворота с осязаемой бесповоротностью закрылись за нами, и по моим венам пополз ужас. На снежном дворе было тихо, но я знала, что ведьмы рядом. Чувствовала их взгляды – пристальные, оценивающие. Казалось, даже воздух подрагивает от их присутствия.
– Манон до самого Модранита будет сопровождать тебя днем и ночью. Если же тебе вздумается сбежать… – взгляд Морганы был холоден и жесток, – я разделаю твоего охотника и скормлю тебе его сердце. Ты все поняла?
От страха хлесткий ответ так и застыл у меня на языке.
Моргана кивнула, приторно улыбаясь.
– Твое молчание – золото, дорогая. Я очень ценю его в наших беседах. – Она отвернулась, посмотрела куда-то в сторону и что-то крикнула. Уже через несколько секунд рядом возникли две сгорбленные женщины, которых я смутно узнала. Мои старые няньки.
– Прошу вас, проводите Луизу в комнату и помогите Манон исцелить ее раны.
Они обе бодро закивали. Одна шагнула вперед и взяла мое лицо в сморщенные ладони.
– Наконец вы вернулись,
– Осталось лишь три дня, – пропела вторая и поцеловала мне руку. – А после вы отправитесь к Богине на Землю вечного лета.
– Три? – Я встревоженно посмотрела на Моргану.
– Да, дорогая. Три. Уже скоро ты исполнишь свое предназначение. И наши сестры вечно будут пировать и танцевать в твою честь.
Предназначение. Честь.
Все эти слова звучали так красиво, будто мне вручали роскошный подарок, повязанный блестящей красной лентой. Я истерически засмеялась. Ну, хоть кровь будет красная, и на том спасибо.
Одна из нянек озабоченно посмотрела на меня.
– Госпожа, с вами все хорошо?