— А подслушивать некрасиво, — ни на кого не глядя, сказал я. Мадонна Адриана фыркнула и отвела Лукрецию к камину, подальше от меня.
— Не знала, что хоть один мужчина в мире может наговорить гадостей Джулии. — Лукреция, игнорируя меня, склонилась к завитой голове мадонны Адрианы. — Даже мой отец — даже когда он в ярости, ей достаточно посмотреть на него, сморщив нос, и он тает. Это
— В этом мире нет справедливости, моя птичка. — И мадонна Адриана пригладила волосы своей бывшей подопечной.
Юная графиня ди Пезаро принялась теребить розу, нарисованную на её юбке. Её голос звучал очень тихо, но я всё равно хорошо её слышал; вынув из кошеля мою колоду карт, я сделал вид, что поглощён её тасованием. Может быть, подслушивать и некрасиво, но у меня уж слишком хорошо это получается.
— Я много часов затратила на это платье, и что же, хоть кто-нибудь на меня посмотрел? — возмущённо вопросила Лукреция, и мадонна Адриана вздохнула. — Нет, они смотрели на неё. Они всегда смотрят на неё. Я выше её, и у меня глаза голубые, что намного красивее тёмных. Пусть мои волосы не такие длинные, зато, по крайней мере,
— Разумеется, твой, — успокаивая её, молвила мадонна Адриана. — А Джулия — твоя подруга.
— Я знаю. — Лукреция накрутила на палец локон своих светлых волос. — Я бы никогда не очутилась здесь вместе с мужем, если бы не она. Но я была бы не прочь, если бы мужчины иногда смотрели и на меня. Особенно в
— И тогда, быть может, он вместо Джулии сделает своей любовницей её, — сказала мадонна Адриана. — Неужели тебе в самом деле хочется делить внимание отца с этой важничающей ломбардкой, а не с нашей Джулией, с которой так приятно поговорить за обедом? Которая одалживает тебе свои драгоценности, стоит тебе только попросить? Которая научила тебя справляться со шлейфом твоего свадебного платья?
Графиня ди Пезаро опять вздохнула, и мадонна Адриана обняла её за плечи.
— А теперь в постель, моя птичка, — молвила она, и они, шелестя платьями, без лишних слов удалились, оставив мужчин заниматься серьёзным делом, сиречь строить предположения насчёт того, когда и как вторгнутся французы. «Строить предположения» звучит намного достойнее и серьёзнее, чем «пьяно разглагольствовать». Ручной козёл Джулии посмотрел на меня, проглотив кисточку, которую он только что отъел от подушки стула, и снова проблеял: — Бе-е-е.
— Нечего на меня блеять, — сказал я. — Я вовсе не чувствую себя виноватым.
Нет, пожалуй, всё-таки чувствовал. Наверное, я был слишком суров к моей бедной, маленькой, так любящей похихикать хозяйке, которая, по правде сказать, никогда не была ко мне не то что жестока или высокомерна, но даже просто невнимательна. И она теперь почти не смеялась; от своего беспокойства из-за Папы она сделалась тихой и обращённой в себя.
В самом деле, у кривобоких коротышек извращённые души.
ГЛАВА 14
Моё сердце там, где моё сокровище.
— Кармелина! Кармелина, послушайте. — Из огромной мраморной ванны с синими прожилками выплеснулась вода, когда мадонна Джулия поманила меня к себе в жарко натопленной ванной комнате. Я поставила тарелку пирожных, которые я принесла папской любовнице пожевать, пока ей будут мыть голову. Она сидела одна в громадной мраморной ванне, наполовину скрытая облаками пара, который наполнял небольшую ванную комнату, выложенную сине-зелёным мрамором, мокрые завитки её золотистых волос плавали на поверхности горячей воды, словно светлые водоросли. Её обнажённые плечи розово блестели, а за её спиной стояла служанка с засученными рукавами и массировала кожу её головы. Я осторожно подошла к ванне, стараясь не поскользнуться на мокром от пара полу, украшенном мозаикой в римском стиле — сплетающиеся рыбы и русалки, — и мадонна Джулия посмотрела на меня с сияющей улыбкой. — Я получила письмо от Его Святейшества. — Она взмахнула толстой пачкой листков. — Только послушайте, что он мне пишет!
Она прочистила горло и басовито, имитируя испанский акцент Папы, прочитала:
— «Все говорят, что, когда ты стояла рядом с нею, — он имеет в виду эту спесивую Катерину Гонзага, — она казалась всего лишь фонарём рядом с солнцем».