Змей и жемчужина

— Силы небесные, как же я устала, — сказала она и жестом велела моим служанкам выйти. Я кивнула также и Леонелло, и он, не говоря ни слова, тоже вышел вон и закрыл за собою дверь. Раньше я была бы рада его присутствию при предстоящем разговоре — он мог бы послужить злоязыким щитом, который защитил бы меня от свекрови, но с того дня, как я ударила своего маленького телохранителя по лицу на берегу озера, я с ним почти не разговаривала. И, по правде сказать, мне вовсе не хотелось, чтобы его острые глаза видели ссору, которая — я это чувствовала — назревала в комнате, подобно собирающимся над озером грозовым облакам, и из-за которой уже сейчас, до её начала, плечи Орсино ссутулились, а я с вызовом вздёрнула подбородок. Адриана между тем уютно устроилась в кресле, словно большая домашняя кошка.

— Когда я выезжала из Рима, Его Святейшество сам велел мне ехать как можно быстрей, — промурлыкала она, — и должна сказать, что эта бешеная скачка меня чуть не убила! Подогрей, пожалуйста, для меня это вино над жаровней, Орсино. Спасибо, какой ты хороший сын! А потом не мог бы ты выйти и дать мне поговорить с Джулией? Мне надо кое-что обсудить с ней наедине.

— Я думаю... — беря из рук матери кубок с вином, Орсино покраснел, однако посмотрел ей прямо в глаза. — Я думаю, мне следует остаться.

— Но право же, мой дорогой...

— Вы не можете сказать мне ничего такого, что не может быть сказано в присутствии моего мужа, — перебила я и улыбнулась Орсино.

Адриана посмотрела на нас двоих и пожала плечами.

— Как хотите. Джулия, у меня к тебе письмо от Его Святейшества. Знаешь, ты его очень разгневала.

— Да, я знаю.

— Похоже, тебя это не очень беспокоит, моя дорогая.

— Это точно. — Giulia La Corraggiosa, так, насколько я помнила, назвала меня Кармелина. — Ведь я, в конце концов, не его собственность, — молвила я и снова бросила взгляд на Орсино, который грел вино своей матери над углями жаровни.

— Может быть, и так, но Его Святейшество всё равно сам не свой, так он хочет, чтобы ты вернулась. — Мадонна Адриана чуть заметно улыбнулась. — И днём и ночью его осаждают кардиналы и послы — ведь речь идёт о французском вторжении — а его заботит только одно: как безопасно вернуть тебя в Рим.

— Хм-м. — Я снова взяла свой вышитый вкривь и вкось алтарный покров и начала выдёргивать кривые стежки. Орсино сделал глубокий вдох. «Закричи на неё! — молча взмолилась я, изо всех сил желая передать ему эту мысль. — Поставь её на место!» — Но он только молча прошёл через комнату и протянул матери её кубок.

— Спасибо, дорогой. — Адриана подула на горячее вино. — А теперь, Джулия, послушай меня. Ты должна ехать в Рим не только потому, что так хочет Его Святейшество, но и ради твоей собственной безопасности. Ты ни в коем случае не должна здесь оставаться, когда сюда явится французская армия, — ты слышала, что они творили в тех городах, через которые прошли? Они убивают мужчин, отпиливают пальцы женщинам, чтобы снять кольца, насилуют мальчиков, которые прислуживают в алтаре, — да ты и сама знаешь, на что способны французы. А маленьким детям, не старше Лауры, они разбивают головы о камни...

Я уколола иглой подушечку большого пальца и поморщилась. До сих пор мне удавалось не думать о французах, потому что у меня и без них хватало поводов для беспокойства.

— Их войска действительно так близко?

— Они на севере, моя дорогая, всего в нескольких днях пути. А передовые отряды могут быть и того ближе. Я узнала эти новости по дороге сюда.

— Тогда я приготовлюсь, чтобы отправиться завтра, — решила я. В конце концов, какой смысл в безрассудстве? Вечерний ветер приоткрыл один из ставней; я встала с покрытой подушками скамьи у стены и прошла через комнату, чтобы закрыть его. Днём в Каподимонте было необычайно тепло для ноября, но вечера были по-зимнему холодны. Хоть бы французы замёрзли в своём лагере.

— Я рада, что ты прислушалась к голосу разума, Джулия. — Моя свекровь улыбнулась. — Я уже говорила внизу с твоей сестрой; она тоже намерена завтра уехать. Мы выедем вместе с нею на рассвете и отправимся в Рим. Туда-сюда через папские земли, о Боже, это в моём-то возрасте! Порой я чувствую себя мешком для перевозки почты.

— Я поеду, но не в Рим. — Я посмотрела в лицо своему мужу и свекрови. — Орсино только что приглашал меня в Карбоньяно.

— В самом деле? — Адриана взглянула на своего сына; тот стоял, глядя на меня сияющими глазами. — Мой дорогой мальчик, — фыркнула она. — Ты же знаешь, этого никогда не будет.

— Это почему же? — вопросила я. — Даже Папа не может отлучить от Церкви мужа, увозящего свою законную жену.

— Отлучить от Церкви? — запинаясь, пробормотал Орсино.

— Он вечно грозится отлучить меня от Церкви, — небрежно ответила я. — Это неважно.

— А некоторые сочли бы, что это важно, — тихо сказала Адриана.