Змей и жемчужина

— Мать сделает всё, чтобы её дети добились в жизни успеха.

— Уверена, вы собою очень гордитесь!

— Нет, не очень. — Она покачала своей седеющей головой. — Но мир не состоит из чёрного и белого, Джулия Фарнезе. Как ты, я думаю, уже хорошо знаешь и сама.

Я отвернулась от неё и снова взяла Орсино за руки.

— Ты не обязан её слушать. Она ошибается насчёт тебя, уверена, что ошибается. Скажи ей!

Его пальцы были вялыми и холодными. Он взглянул на меня, потом упёрся взглядом в свои сапоги.

— Может, она и права.

— Что?

В это мгновение из-за двери донёсся неуверенный голос:

— Мадонна Джулия! — Я резко повернулась, отпустив руки Орсино. — Что? — снова крикнула я.

Дверь приоткрылась, и между нею и косяком показалось длинное лицо Кармелины Маргано.

— Извините, что перебиваю, мадонна, но вы хотите перенести ужин? Все блюда уже час как готовы, если вам хочется есть...

— Благодарю вас, Кармелина. Мы скоро придём на ужин. — Я пригладила перед моего свободного неаполитанского платья, пытаясь разжать стиснутые пальцы, и жестом пригласила её зайти. — Да, кстати, — сказала я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. — Утром мы выезжаем. В Рим.

— В самом деле? — Моя повариха моргнула.

— Да. Если получится, мы отправимся на рассвете... — Тут я в изумлении замолчала, потому что Кармелина выпрямилась, и я увидела её лицо в фас. — Пресвятая Дева, — проговорила я, отвлёкшись от своих невесёлых мыслей. — Что с вами произошло? — Её правая щека представляла собою сплошной чёрный синяк.

Она колебалась. Её глаза бегали, как будто она перебирала в уме различные объяснения. В конце концов она что-то пробормотала насчёт путника из Венеции из тех, кого моя семья приютила на ночь. Я не знала, можно ли ей верить, но, когда я спросила, как зовут человека, который её ударил, она сказала:

— Это был просто один из поваров, мадонна. Но раз мы завтра уезжаем, это уже не имеет значения. — Кармелина опять заколебалась, её снова глаза забегали. — Если можно, если я прошу не слишком многого — не могли бы мы поехать по дороге Монтефьясконе? Венецианцы тоже выезжают завтра, и один из их стражников сказал, что они поедут другой дорогой. Если мы поедем по Монтефьясконе, нам не придётся ехать вместе...

— Конечно.

На лице её отразилось облегчение, и она, присев напоследок в реверансе, ушла. Я взглянула на Орсино и Адриану. Оба они пристально смотрели на меня.

— Приятного аппетита за ужином вам обоим, — молвила я. — Не ждите меня, мне надо многое упаковать.

Взгляд Адрианы сделался задумчивым.

— Ты стала совершенно независимой, Джулия Фарнезе, да?

— Возможно, — сказала я и посмотрела на Орсино. — В конце концов, мне уже двадцать лет, так что я уже не та невежественная гусыня, какой была.

Мой муж весь съёжился от душевной боли.

— Джулия...

Я смотрела на моего мужа, одетого в голубой камзол, так идущий к его голубым глазам. Глазам, полным любви и слёз. Эти последние несколько дней меня трогало, что он ухаживает за мной. Я была настолько тронута, что вообразила себя рядом с ним, представила себе, что я его жена по правде, а не только по имени. Но сейчас я смотрела на него, на этого красивого, светловолосого молодого щёголя, и не испытывала ни малейшего желания.

— Джулия, — снова заговорил он. — Я приму тебя, когда Папа оставит... то есть когда он... — Орсино прочистил горло. — Наша с тобой жизнь в Карбоньяно и наши собственные дети... я выращу для тебя в саду столько роз, сколько захочешь...

— Я хочу, чтобы ты вырастил себе хребет, — сказала я и с грохотом захлопнула за собою дверь.

ГЛАВА 16

Французы врывались в дома, выгоняли

из них жителей, жгли их дрова, съедали

и выпивали всё, что могли найти,

и ни за что не платили.

Йоханн Бурхард, папский церемониймейстер

КАРМЕЛИНА

— Ты в безопасности! — Бартоломео взобрался вслед за мной на крытую повозку, неся узелок со своей одеждой и огромную корзину с едой. — Он начал было шевелиться, и я огрел его сковородкой по башке ещё раз.

— Скажи, что ты его не убил! — прохныкала я. И без того было вероятно, что после смерти я попаду в ад, и я вовсе не желала, чтобы вероятность превратилась в неизбежность, если к моим многочисленным грехам прибавится ещё и убийство родного отца.